Жизнь Гришки Филиппова, прожитая им неоднократно - стр. 35
– Вам чай сразу принести? – прерывает мои мечтания проводница. – Вы ж не волнуйтесь, располагайтесь, я у подружки посижу ночью, все хорошенечко, да, – почему-то хихикает она.
– Да, чаю было бы хорошо. Скажите, а не будет жарко? Батарея жарит.
– Да нет, что вы. Это ж я на сейчас открыла краник, на сейчас. А как все киевляне по купе разместятся, я ж тут же и отрегулирую.
Она поворачивается всеми многочисленными боками и выходит. От нечего делать, я пялюсь в окно, рассматриваю киевских провожающих – люди всегда интересны. Впрочем, я не успеваю заскучать – дверь купе открывается.
Проводница переступает порог, заполняя собой почти все пространство:
– Понимаете, тут… – Она как-то странно, изучающе на меня смотрит. Совсем по-другому, без игривости, а как-то очень неприятно, будто насквозь хочет просветить. – Понимаете, тут вместе с вами… – И еще пристальнее в меня вглядывается, что-то хочет услышать. Я молчу.
Она вздыхает, прозрачными заслонками закрывает душу и возвращается к привычному тону:
– А и проходите, заходите ж.
Сумка. Вторая. В купе входит женщина. Нет, это явно не приключение. В руках она держит клетчатое пальто из семидесятых годов, будто с чужого плеча, на ней какая-то странная шапка. На вид ей лет сорок, лицо странной худобы, голубые блестящие глаза, волосы с проседью точно не по возрасту.
– Вика, заходи. Заходи.
В купе входит девочка, лет двенадцати, по-старинному закутанная в пуховую шаль. Смотрит на меня.
«К черту приключение. Эх…» Я здороваюсь первым:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Извините, пожалуйста. Мы до Москвы с вами будем. Вика, дай лоб… Горячий.
– Что с ней?
– Жар. Горит. Но нам срочно надо в Москву. Никак нельзя иначе.
– Лекарства есть?
– Есть-есть, не волнуйтесь.
– Так, секунду, я на верхнюю переберусь. Давайте я быстро все застелю.
Моя спутница настолько усталая, даже нет, слово неправильное, такая заморенная, что я вскакиваю, помогаю им разложить сумки, потом они выходят в коридор, а я стаскиваю тюфяк, шерстяное колючее одеяло, быстро застилаю внизу, потом себе, потом вываливаюсь в коридор.
– Ой, вы нам постелили?..
– Ну, чтобы не толкаться. Переодевайтесь спокойно.
– Спасибо… Меня Марина зовут.
– А я Гриша.
– Вот и познакомились, Гриша.
Я уже ничего не понимаю.
Поезд медленно движется по стрелкам центрального вокзала, потом, набрав ход, наполняется с детства знакомым особым гулом дальней дороги, начинает постукивать-разговаривать всеми сочленениями, ровно катится по грохочущему мосту через Днепр – нет, в этот раз «Бабу с мечом»[48] не видно, – с днепровскими кручами надо прощаться из купе, а там сейчас переодеваются мои странные попутчицы. До меня доносится кашель девочки – без мокроты, надрывный.
«Ого. Как бы не воспаление».
Около полуночи я просыпаюсь от нестерпимой духоты. Горячий воздух от радиатора поднимается ко мне. Я свешиваюсь и смотрю вниз. В купе изредка заглядывают отсветы дальних фонарей, за окном мечутся лапы деревьев, где-то далеко впереди натужно гудит тепловоз. Марина сидит возле Вики и мокрым носовым платком протирает ей лоб. Девочка спит крепко. Ее лицо мелькает во вспышках света за окном. Красивая девочка. Как олененок. Будет невероятной красавицей.
Я спускаюсь вниз.
– У нее воспаление. Я не знаю, что делать, – тихо говорит Марина. – Так жарко… Так нестерпимо жарко. Вике плохо. А проводница куда-то ушла. И в соседних вагонах проводников нет.