Живая вода - стр. 8
– Уложится, – заверила Катя. – Я тоже не могла поверить, что это происходит со мной на самом деле.
Арсений пробормотал, испугавшись того, какими непослушными вдруг стали губы:
– Ты собираешься потратить свою жизнь на месть?
– Месть? – удивилась она. – Ничего подобного. Ни о какой мести и речи не идет! Я как раз собираюсь начать жить.
– Жить? Без меня?
Ее смех всегда был воздушным, а сейчас Арсению почудилось, что он даже заметил, как легко качнулись цветы, по которым скользнуло Катино дыхание.
– Ты уникальный эгоист! Даже представить не можешь, что кто-то может обойтись без тебя?
– Катя, ты – не «кто-то»! Мы же были с тобой как одно целое.
Ее лицо сразу будто вымерзло изнутри. Понизив голос, она медленно проговорила, не сводя с него небольших глаз, темных настолько, что иногда Арсению казалось: заглянешь в них – и увидишь целый Космос:
– Неужели? Значит, в тот день я была с вами?
– Нет никаких «нас»! – Отчаяние опять заставило его сорваться на крик. – Только ты и я.
– Как в песне. Ты и я. Да, Арни? Мы сфальшивили.
– Я сфальшивил.
– Наверное, я тоже, – вздохнула Катя. – Знаешь, сегодня я делала для одной невесты ожерелье из живых цветов. И бутоньерку для жениха. Мы с тобой до такого не додумались… Потому все и закончилось как у всех…
Арни взмолился:
– Слушай, пойдем пообедаем!
Он не мог дольше оставаться в этом искусственном саду, где каждый цветок был на Катиной стороне и осуждающе смотрел на него своим единственным глазом. Здесь было больше кислорода, чем в любом другом уголке их городка, а вот Арсений уже задыхался.
Чуть расширив глаза, которые посветлели, когда она глянула в окно, подкрашенное апельсиновым отсветом, Катя сказала уже другим, повеселевшим, голосом:
– Ты как американец. Недаром я тебя так назвала… Все надеешься решить за обедом. Будешь угощать меня пиццей?
– Просто пиццерия под боком, – пробормотал он, оправдывая свою неизобретательность. – И мы там еще не были… Ты возьмешь хризантемы?
– А ты возьмешь кактус?
Они разом улыбнулись, но эти улыбки вышли неуверенными, будто каждый пробовал ногой холодную воду, за которой еще неизвестно, есть ли дно. Словно защищаясь, Катя приподняла сразу две корзинки:
– Давай их тоже перенесем. Это нежные цветы… Я заметила, что здесь им жарковато.
– Ты так заботишься о них…
– Только не говори, что я не заботилась о тебе.
– Заботилась. Я и не думал упрекать.
– Тогда я не собиралась говорить, что цветы не ответят неблагодарностью.
– Я сам об этом подумал. – Он поставил корзинку на белую металлическую полочку у дальней стены и присел перед маленьким, будто испуганным лимонным деревом. – Пахнет. Оно плодоносит? Сколько оно стоит?
– Ты собираешься купить? Для «Обжорки»?
Выпрямившись, Арни потрогал лиственную макушку:
– Для себя. Оно похоже на меня, правда? Мы оба космически одиноки.
– О да, – она похлопала его по спине, – артподготовка прошла вхолостую. Лучше подожди меня на улице, я должна все тут закончить. Иди, я не сбегу. Сегодня твой день.
– А завтра? – Он подозревал, что об этом зайдет речь.
– А завтра – обычный.
Ему никак не удавалось заставить себя поверить в то, что это говорит в ней не обида, а желание освободиться. От него самого, от въевшегося в память отпечатка той сцены в кафе, когда она прибежала домой, так и не поняв из телефонного разговора, что же случилось с Арни, и, ворвавшись в комнату, увидела белые, неестественно белые, показавшиеся неживыми Светкины ноги. И подумала об этой странности. До того, как поняла, что происходит…