Жёны Ра - стр. 10

– Я полагал, депрессия – это когда все, что ты делаешь, становится бессмысленным. И тогда, чтобы продолжать жить дальше, приходится искать новый смысл.

– Верно. В депрессии нет влечения к жизни, напротив, она как сбой. Ожидание перезагрузки. Депрессия как бы говорит: давай, перезапустись, иначе начнется программа самоуничтожения. Три, два, один…

– То есть мы как бы все время балансируем? Уходим от смерти?

– Да, мы выбираем жизнь. А если этого не происходит, то обостряется наша тяга к разрушению.

– А если смерть – это не конец?

– Что ты имеешь в виду?

– Что смерть – не конец. Что, если она означает распад физического тела, но не души, не психики?

– Это как у буддистов, что ли, или в эзотерических трактатах? – спросила я с усмешкой, но Джамиль выглядел серьезным.

– Неважно. Главное, что за смертью не то, что мы ожидаем. Не пустота, а перерождение.

– Ну, в любом случае физическую оболочку ждет распад. А психика тяготеет за телесным. Мы же реагируем на то, что происходит с телом. Поэтому как неорганика тело всегда будет чувствовать «конечность».

– У тебя была депрессия?

Я не успела ответить. В зал влетел Вик. Он двигался быстро, стремительно, раздавая на лету разные указания, иногда совершенно бессмысленные.

Вик одобрительно похлопал Джамиля по плечу.

– Молодец, Джамиль, сам МИД способствует продвижению культуры, – сказал он, указывая на холсты, хаотично разложенные по залу.

– В каком смысле?

– А ты не знаешь? Джамиль работает в Министерстве.

– Серьезно?

– Что ты несешь, Вик? Сейчас она подумает неизвестно что. Да, я работаю в МИДе, но просто специалистом. Я не министр, если что.

Он вытянул из кармана джинсов визитку, на которой значилось «Джамиль Газаль, специалист первой категории», и протянул ее мне.

Я быстро сунула визитку в сумку.

– Лиза, у Вас какие планы? Поехали с нами?

– Куда?

– К нам домой, – он кивнул в сторону Ари, – Мы не ужинаем в ресторанах. У нас дома свой шеф, сейчас он готовит утку под грушевым соусом. Есть бутылочка шабли. Вы в отеле живете или у друзей?

– Можно на ты. Я остановилась у подруги.

– Ну вот, – Вик сразу же, по-московски, подхватил просьбу перейти на ты, – поужинаешь с нами и вызовем тебе такси. Или можешь остаться у нас, поспишь в зале.

Ари вдруг подала голос:

– Вик каждого нового художника зовет на ужин. Это традиция. Мы сейчас скинем геотег, просто перешли его подруге, чтобы тебе было спокойнее.

Ари, по-видимому, привыкла к такому образу жизни. В ней напрочь отсутствовали снобизм и врожденная уверенность, свойственная людям с деньгами, но деньги Вика уже сделали свое: постепенно она впитывала образ его мышления, становясь все снисходительнее. Шеф-повар на дому, дорогущее шабли, богемные тусовки и шикарные тачки. Разница была лишь в том, что Вику это принадлежало по праву рождения: по праву десятка московских квартир, сетевого бизнеса отца, недвижимости в Европе, собственной галереи и десятков тысяч евро на счетах. Ари это принадлежало лишь по праву владения Виком и любую неординарную женщину она воспринимала как потенциальную угрозу.

Я переслала Дине геотег. Вик и Ари поехали на лексусе, а мы с Джамилем сели в фольксваген.

– Ты очень молодо выглядишь. Очень юной. Я бы никогда не подумал, что…

– Спасибо, Джамиль.

Мы переглянулись, улыбнувшись. Я чувствовала, что он хочет сказать что-то еще.