Женская верность - стр. 27
«Куды ж я с этим выводком, куды? Да и ноги мои страх!» – мысли её как-то незаметно, сами собой стали выискивать в словах Антипа что-нибудь такое, чтоб самой поверилось.
А деревенский день уже разгорался. И в сельсовете Антипа уже ждала повестка. Хоть и был он признан ограниченно годным, (однако, это не помешало его жене рожать каждый год по ребёнку), подошла нужда и нём.
Что ждало Наталью с пятерыми мал мала меньше, да шестым, которому ещё предстояло родиться, никому не был ведомо. И слава Богу.
К закату того же дня Акулина добралась до места назначения. Предписано было явиться со своей лопатой и запасом продовольствия на неделю. Дорога шла через Фёдоровку, через Выселки, а собирали всех в Михайловке. Акулина направилась к сельсовету, в окнах которого теплился еле заметный огонёк. У крыльца остановилась. Приглядевшись, в темноте нашла щепку, соскребла с обуви налипшую за дорогу грязь, для лучшего вида потёрла пучком травы, одёрнула юбку, поправила на голове платок и осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыла дверь.
В полутёмной комнате на сбитых наспех нарах спали женщины, а двое так и вовсе в простенке на полу на охапке соломы. К окну был придвинут, судя по виду, бывший председательский стол. На нём еле теплилась керосиновая лампа, на слабый свет которой и пришла Акулина.
– Не топчись зазря. Подымут затемно. Устраивайся, как сможешь, да узелок под голову положи. А там, кто завтра уйдёт домой на побывку, тебе место будет.
Крупная рыжеволосая женщина, заправив под платок выбившиеся пряди, вздохнув, пожевала губами, устроилась поудобнее и уже в следующую минуту спала так, будто и не говорила ничего.
И тут Акулина под общее посапывание и причмокивание поняла, что нет сил не то, что соломки подстелить, а хоть падай, где стоишь. Села на пол с краю, возле спящих на соломе. Разулась, поверх обувки положила узелок, вместо подушки, скрутилась в маленький комочек и, прижавшись спиной к одной из спящих, попыталась уснуть. Голова казалась непомерно тяжёлой, гудели натруженные ноги, а сон всё не брал. Перед глазами всплывали картины прошедшего дня. Но самое главное, что не давало покою её душе – это мысль о том, что где-то совсем недалеко воюет её Тимофей. «Може, Бог даст свидеться». С этой мыслью, сон, наконец, накрыл маленькую фигурку. Ночь продолжалась, солдаты трудового фронта спали.
Ещё деревенские петухи не прокричали, и над речкой серой ватой стлался туман, когда в комнату, чуть скрипнув дверью, вошёл сержант.
–Девоньки, подъём! – было в этих коротких, негромко сказанных словах что-то такое, что женщины на нарах зашевелились и, перебрасываясь редкими словами, будто и не спали тяжёлым усталым сном, стали торопливо одеваться.
– Собирайтесь. Новенькая, подь сюда!
Акулина уже успевшая обуться, подошла к столу, возле которого на единственном стуле сидел сержант.
– Дай-ка гляну твою обувку.
– Да ты не стесняйся! Он нам тут и за отца родного, и за начальство строгое, и за попа, токмо вот мужа никому заместить не желает, – всё та же рыжая баба легонько подтолкнула Акулину к столу.
– Болоболка ты, Марья. Однако баба справная, – говоря всё это, сержант наклонившись, внимательно рассматривал обувку Акулины.
– У нас тут сухие, да не стёртые ноги – самое главное. С кровавыми мозолями – много траншею не нароешь. Да и с простудой свалишься – тоже не работник.