Желтые цветы для Желтого Императора - стр. 60
– Почему вот так сразу? – вкрадчиво спросил Мэзеки. Он едва заметно подался вперед.
Кацуо Акиро остался все таким же серьезным и спокойным. Непохоже, что его утомляли бесконечные требования оправдываться.
– Потому что пошел простым путем. Рури вполне могла убить мать. Это обычно для мадзи: терять контроль над даром. А вот то, что предполагал Никисиру Ямадзаки… это не ложилось в отношения, которые связывали императорскую семью. Я, напомню, знал их годами, они все любили друг друга, я постоянно видел их заботу, объятия, всевозможные иные нежности… – Он скривился, будто жевал что-то кислое. – Просто горстка щенят чау-чау.
– Но господин Никисиру куда благороднее и честнее Юшидзу! – запальчиво бросил Мэзеки.
Секунд пять Кацуо Акиро молча смотрел на него и рассеянно теребил рукав канкоги, пытаясь натянуть его на костяшки пальцев. Нервничал? Или подбирал слова, которые уж точно унизят собеседника и выставят дураком? Очень в его духе.
– Я кан, юный косё, – наконец напомнил он. – Нервная должность. Одно из главных моих пространств для неверных выводов – больше доверять тем, кого не страшит самая сложная работа. Возможно, потому что сложная работа часто достается мне самому. Но еще раз… – он снова взял плошку, ловко выудил оттуда кусок гриба и отправил в рот, – я тоже ошибаюсь. Юшидзу не взял ответственность за страну, а узурпировал власть. И, возможно, я действительно сейчас охотился бы на вас со всем усердием, не будь того письма. Но, к счастью, я принял его всерьез и уже строю планы в соответствии с ним. Ведь вы в планировании далеко не безупречны.
– Да ты вообще, что ли, обнаглел? – рявкнул Харада. Серьезно. Как ловко он все вывернул, еще и самым разумным себя выставил! – То есть нет, правда! Уверен, ты именно охотишься, а один ты здесь лишь потому, что засада готовится, или…
– Стой, стой. – Кан приподнял руку снова. Его ухмылка становилась все шире, обнажая крупные, острые желтоватые зубы. – Я передумал. Мне не нравится слово «охотиться», потому что вы уже попались. Можно я лучше буду пастушьей собакой, которая пригонит вас: одну овцу, одного ягненка и одного нечесаного бестолкового барана – прямиком в руки к моему господину?
– Да пошел ты. – Харада, не найдя, как еще выразить негодование, плюнул в костер. Больше его разозлили только усмешки, которыми украдкой обменялись Мэзеки и Окида. – А вы что? Вам смешно? Может, вы уже верите ему? И, подождите, баран – это я?!
– Пойдемте-ка поспим, – мирно, опять убийственным тоном отца, которого ужасно утомили не самые сообразительные дети, предложил Мэзеки. Встал, отряхнул колени и махнул рукой на дом, задний двор которого они выбрали убежищем. – Курятник выглядит надежно. И просторно, все поместимся. Интересно, сколько тут держали кур…
Последнее он произнес так печально, что Харада даже смягчился. У него тоже все внутри болело с момента, как они решили тут остаться. Деревенька, в отличие от приокеанской, была крохотной: полукольцо домов, пруд, площадь с дубом да орехово-рябиновая рощица поблизости. Но все, начиная от крепких построек и россыпей щепок под ногами, заканчивая ровной дорогой и обрывками цветных лент, трепетавших на ветвях рядом с висельниками, кричало: тут жили хорошо. Прежде. Вот только почти все поддержали господина Никисиру, воевать за него пошли и мужчины, и подростки, и несколько женщин. Большинство даже вернулись. Получили амнистию.