Желтые цветы для Желтого Императора - стр. 50
– Так. А ну-ка верни трон сестре.
Юши с улыбкой встал и помог подняться мне. Его рука сжимала мою руку. Твердая, горячая, цепкая – как когти хищной птицы.
– Присаживайся.
Я покачала головой. Что-то во мне надломилось, но я не понимала что. И я лишь сказала:
– Что ж, Никисиру. Значит, тебе – и твоей невесте, и малышу в ее чреве, – время собираться на Левый берег.
– Забавно, – улыбнулся брат. – Все-таки придется Юкино вернуться на родину деда.
В тот же год он уехал, женился на своей детской любви, дочери нашего канрю по торговле, и родилась Джуни. Затем уехал Юши. Я была счастлива и гордилась ими.
Никисиру помогли терпение и сметливость: скромные поля и рощи Левого берега при нем давали те же урожаи, зато ни злака, ни плода не пропадало из-за воровства, пожаров или нерасторопного сбора. Он взял кое-кого из центровых кан и баку, умных, но слишком молодых и неродовитых для высоких должностей в столице, – и поставил начальниками в своих провинциях, чтобы следили за всем этим, чтобы боролись с разбойниками и пиратами. Он же привез с Дикого континента карликовую желтозубку, и в паре провинций она стала подспорьем. Придумал соревнования для рыбаков, корабелов и шелковых мастеров, чтобы и эти люди гордились своими навыками, трудом и вкладом в общее благо.
Юшидзу тоже сотворил чудо: в первый же год его правления урожай вишни мы собрали удивительный. Мы с Акио были потрясены… я никогда не забуду первое Благословение, в котором Юши участвовал, тогда он обнял одно из деревьев, как когда-то обнимал лотосы. У меня захватило дух. Я даже подумала на миг… а нет ли в брате чего-то божественного, тайного? Я не знала. Я лишь чувствовала, как бремя на моих плечах ослабевает. Я знала: Правый берег вот-вот снова станет тем, чем должен быть. Святыней и сокровищницей.
Ну а мы с Акио строили то, чего больше всего не хватало, – больницы, школы и крепкие отношения с остальным миром, в надежде чем-то, кроме вишен, прославить Ийтакос.
Так мы и зажили. У нас с Никисиру уже родились дочери, у брата появился еще сын. Юши семью не заводил, вел образ жизни, похожий на прежний: охоты, гости, ярмарочные бои, праздники, флирт. Я не отчитывала его, понимая: все время между этими яркими точками он трудится с народом, как подобает. А когда не трудится – должен появляться в рощах, ходить по их земле, среди корней. Ну и как могла я осуждать его? На семью тоже нужны силы. Лишь раз я заикнулась: «Юши, но кому ты передашь наместничество, если захочешь оставить его себе?» Я намеренно сказала так: «Ты захочешь», – хотя обычно решение за Императором. Но я не представляла, как могла бы низложить его после всего. Юшидзу лишь улыбнулся: «Могу, как ты. Пригреть какого-нибудь волчонка, только еще и воспитать под себя!» Этим он поддразнил меня, напомнив: воспитал тебя ты сам и немного – Кадо и его кан. Но я скрыла обиду.
Юши стал сдавать и странно вести себя четыре зимы назад. Началось просто: братья, как всегда, приехали к нам провожать год – и я обратила внимание, как плохо Юши выглядит. Он был слишком желтым, даже для нас; волосы потускнели, поредели. На одной из охот он упал без чувств, и во дворец Никисиру вез его на своей лошади, то и дело кидая на меня тяжелые взгляды. Предыдущие наместники тоже падали в обмороки – но обычно в последние год-два своего двадцатилетнего срока, не на середине! Врачи не находили у них недугов, лишь усталость. За это я и уцепилась, сказала брату дрожащим голосом: «Он утомился, в этом году такой хороший урожай…» Никисиру не ответил. Мы привезли Юши, препоручили врачам, сидели с ним сами – как в детстве: тогда мы всегда приходили к постелям друг друга в часы болезни. Вскоре он очнулся. Он уже выглядел лучше, посмеивался и уверял, что мы должны просто еще больше его любить и ценить. «Куда больше!» – проворчал Никисиру, который и руки его все это время не выпускал. Я только покачала головой, поймав их взгляды. Я хотела сказать им: «Вы – мое все», но не смела, боясь, что засмеют. Или что Юши… попросится в отставку?