Желтые цветы для Желтого Императора - стр. 33

– Харада! – все же крикнула она, когда в конце дороги замаячил океан, запел соленую шипящую песню и стало ясно: их даже не преследуют. Пока. – Мы же бросили его! Того парня! Хотя он…

– Да после того, как ты его обчистила, тебе же лучше, если его пристукнут! – фыркнул брат, ухватил ее за запястье и дернул. – Ну! Кто тут асиноби, я, что ли? Шевелись!

Окида вырвалась, но промолчала. Сжала зубы – и поймала внимательный взгляд Мэзеки.

– Жаль, – тихо сказал он. – Неплохой мечник. Мог бы пригодиться.

– Он вне всего этого. – Окида и сама не поняла, как сорвались с губ эти слова, но сразу почувствовала, как Харада на нее уставился.

– Что-о?

– Отстань, – это было самое идиотское, чем она могла крыть. Мэзеки фыркнул. Или что это еще за звук? – И ты пошел, понял? Оба пошли, или я вас пристукну, в общей горе этих трупов вы все равно затеряетесь.

В горе трупов. Тех, кто еще сегодня, смеясь, болел за Хараду в бою. Людей, которые накидали ему монет к ногам и впустили его в свой дом. Людей, которые всю жизнь просто ловили рыбу, плели циновки и делали нарядные бусы из раковин.

И не просили, чтобы политика пришла к ним.

Окида, стиснув зубы, побежала быстрее. Чтобы никто из двух этих придурков больше не видел ее лица.

У Кацуо Акиро выдалось плохое утро, поэтому теперь он собирался портить день тем, до кого дотянется. В конце концов, это все равно было его работой.

Когда он и дюжина мибу[30], его летучих волков, только прибыли, в небе над океаном занимался тоскливый розовый рассвет, а деревня догорала. Надо сказать, Кацуо впечатлился, идя по грязным улицам и считая трупы – и это он считал только канбаку. С жертвами среди местных решил разобраться попозже, когда хоть солнце покажется. Поэтому отправил волков на грязную работу бок о бок с местными ёрикан – найти, аккуратно сгрузить и уложить всех мертвецов на центральной площади, – а сам пошел разбираться дальше. Внутренне он закипал – в основном от самого факта, что пришлось делать так.

Но если оккупационные дурни сочли нормальным перебить такое количество народа, пусть даже врагов Его Сияющего и Цветущего Величества Временного Желтого Императора Юшидзу Ямадзаки, – они не сочтут зазорным и замести следы, если велеть собирать мирных мертвецов им. Вряд ли они не понимают, кто к ним прибыл. И вряд ли не догадываются, что Кацуо Акиро, новый командир одного из самых могущественных подразделений кандзё Красного Города и бывший ученик легендарного Кадо Сайто, сумеет отличить одни смертельные раны от других и восстановит обстоятельства, при которых эти раны нанесли.

Кацуо мрачно хмыкнул. Все решения он уже принял. Слава богам, ему Юшидзу доверяет – пусть и с оговорками – чуть больше, чем выродкам с красными концами волос. И дает бо́льшую свободу действий. Уже без оговорок, опять же, работа есть работа.

Кацуо всмотрелся в особенно интересную посмертную композицию, украшавшую одну из лазурно-голубых крыш возле разоренного дома кадоку: два окровавленных тела лежат почти одно на другом, их головы и еще чья-то третья откатились к водостоку. Обладателя последней, скрюченного и переломанного, Кацуо нашел за углом заведения, оказавшегося лапшичной. Кстати… кажется, он сегодня не завтракал. Да, точно, мибу двинулись в путь, едва прослышав и о резне, и о том, что началась она из-за косё. При мысли о лапше Кацуо лишь поморщился. Над ним из-за этого посмеивались, но поутру, когда только и хочется умереть, он предпочитал то, чем завтракали чаще нежные девушки, дети и чахлые поэты: фрукты, сладкую выпечку в виде рыб и птиц, в крайнем случае – пять-шесть рисовых колобков без начинки, но с медом. Хотя сейчас он бы и от жареных креветок не отказался. А бодрил его лучше всего черный напиток с Дикого континента – кофе, который за пределами Красного Города не пил почти никто, хоть вози в мешке. И курево, оттуда же. Возить его было практичнее: если кофе не напасешься, то для набивки кисэру на день хватало маленького шарика толченой душистой смеси. Эта тонкая длинная трубка с гравировкой нравилась Кацуо куда больше, чем новые, модные курительные скрутки – по сути просто кусочки бумаги, свернутые и набитые все тем же сухим сбором трав и цветов.