Желая Артемиду - стр. 45

– Подбирайся, – не сказал, но приказал он, и Майкл подполз к живительному огню, но не слишком близко, выставляя вперед ладони.

– Тебе не страшно? – спросил он, разрезав напряженную тишину.

Была в этом какая-то дьявольщина, что-то не на шутку леденящее душу, даже пуще шорохов в темноте, и оттого, несмотря на тепло, он дрожал.

– Здесь?

– Одному. Ночью. В лесу.

– В лесу нет ничего страшного. Страшное за его пределами, – ответил он с каким-то опасным, насмешливым лукавством.

Майкл сглотнул, сложил нож – только сейчас вспомнив, что до сих пор сжимал его в руках, – и протянул призраку.

– Оставь себе. Каждый уважающий себя человек должен иметь нож.

Майкл не спорил, хватал каждую секунду, запоминал каждый миг, чтобы потом, когда вернется в серую и скучную круговерть, перематывать воспоминание, как пленку, но все попытки разбивались о скалы удивления и трепетного благоговения перед ним.

– Так ты хочешь выйти?

Майкл кивнул. Призрак обогнул костер и присел так близко, что их лица оказались вровень, обдав Майкла ароматом хвои и мирта – он пах зимой больше, чем сама зима. Зимой с металлическими нотками… крови.

– А хочешь научиться выбираться самостоятельно?

– Они снова заставят меня проходить через это?

– Это не будет иметь значения.

Майкла сковали ледяные струи беспокойства – это было опасно, но в призраке таилась какая-то темная и вместе с тем притягательная сила, которую Майкл жаждал получить.

– Хочу.

– В таком случае добро пожаловать в Лидс-холл, – сказал мальчик и протянул руку. – Меня зовут Фредерик Лидс.

К прибытию Лидсов Майкл почти опустошил пачку «Мэйфэйр». Голова трещала по швам. Весь он точно состоял из пораженных клеток, какой-то недочеловек, ничего не делающий, но вечно уставший. Руки дрожали, глаза слезились от сигаретного дыма, и он плыл в нем и в песне, звучавшей на грани слышимости. Слова едва касались стен, залитых солнцем, но их смысл, отскакивая от них, ускользал в зазор под дверью («Но мне очень интересно узнать, как ты собираешься просить прощения у мертвых, когда твой нимб соскальзывает. Твой нимб соскальзывает, чтобы задушить тебя» [22]). Сердце то скакало галопом, то почти переставало биться. Все было неподвижным, тревожно-гнетущим.

К входу подъехала машина, и Майкл резко вскочил с кровати – в глазах потемнело, на миг он потерял равновесие, его повело вправо. Спрятавшись за портьерой, он боязливо выглянул в окно. Казалось, весь мир состоит из него – он будет виден, даже если превратится в песчинку, в муравья в траве. Дверца открылась – блик скользнул по начищенной поверхности, – и из машины вышла Агнес, строгая и внушительная, в классическом костюме цвета граната. Грейс выплыла из салона подобно ангелу, воздушная, молочная, прохладная, как летние сумерки.

боже как хороша

Майкл зарылся в складки портьеры, закусил ткань, тихонько завыл, исходя желчью от гнева и обиды. Неосуществимости желания.

– Ну и дел ты натворил.

Премьер-министр, изголодавшийся по вниманию, устроился на кровати, положив голову на колено Эда, и тот почесал его за ухом.

– О чем ты? – Майкл отпустил ткань.

– Твоя истерика у Лидсов. Ты выходишь из-под контроля. Пропускаешь занятия. Думаешь, родители не заметят?

– Думаю, им плевать.

Эд немного помолчал, ссутулившись от груза ответственности, возложенного на его плечи, а после, уже тише, сказал: