Желая Артемиду - стр. 23

– Твой отец выпорол бы за такие слова. – Майкл живо представил ее перед собой на коленях и до крови закусил щеку, чтобы затушить этот опасный, но такой восхитительный образ. Продолжать вести эту светскую беседу становилось все труднее и невыносимее, как засыпать с переполненным мочевым пузырем.

– Он предпочитал иные способы наказания, – ничуть не смутившись, ответила Грейс. Его кольнуло оттого, что он не смог ее ранить. – Он умер, зная, что в мое мировоззрение не вписывается идея существования Творца, создавшего нас по образу своему и подобию. Все не так. Люди придумали Бога, потому что боятся неизвестности.

– А ты не боишься?

– Все зависит от угла обзора. Какого цвета эта роза?

Майкл взглянул на цветок, потом на Грейс, а потом снова на цветок.

– В чем подвох?

Грейс молчала, и он, пожав плечами, дал очевидный обоим ответ:

– Красная.

– А если я скажу, что она белая?

– Я отвечу, что ты неправа.

Она отступила, позволив ему занять свое место. Снаружи лепестки в самом деле были алыми, но сердцевина полностью побелела, словно ее выкрасили, как в книге Кэрролла.

– Что с ней?

– Мутация. Она единственная из всех, с кем это произошло. Я хочу изучить ее.

Не будь Майкл так беспричинно зол и чудовищно возбужден, он сказал бы, что эта роза напоминает ему ее, и втайне он давно мечтал сорвать с нее все лепестки, чтобы посмотреть, из чего она сделана. Но не смел – как и у брата, у нее были шипы.

– Да, – неловко кивнул он, опершись на столешницу. – Отмечать приближение смерти – полнейший бред.

– Этого я не говорила.

– Разве?

– Например, мексиканцы считают смерть продолжением жизни в ином мире. Смерть – важный и ничуть не горький аспект их культуры. Они встречают мертвых с радостью.

– Поэтому ты в белом? Собираешься с радостью встречать мертвецов?

– Думаешь, сегодня мне это удастся?

Один из них стоял перед ней, но он посчитал лишней и постыдной такую степень откровенности.

– Я не мексиканец, – глупо сказал он.

– Ты ведь из Аризоны [14].

– Вы, англичане, такие чопорные, но порой ужасные невежи.

– А вы, американцы, – невежды. Чопорный и грубый – не антонимы.

– У меня английское образование, – запальчиво отозвался он и потер переносицу, вообще пожалев, что пришел сюда, что наговорил все это. Придурок, кретин, самонадеянный идиот… Холодность и отстраненность – только так он победит. Победит того, кто не соревнуется.

– До встречи с тобой Фред презирал американцев, – продолжала Грейс с ее мертвецки спокойной интонацией, – считал их дикарями: шумными, назойливыми, не отличающимися вкусом и манерами, а американское деланое дружелюбие его и вовсе сердило – открытость претила ему в людях. На умном лице, говорил он, улыбки, как правило, не бывает.

– Моя мама из Беркшира.

– Что ж, повезло.

Грейс стала на носочки, прогнулась вперед – все движения преисполнены плавности и грации – и отставила горшок с розой к окну. Подол платья качнулся, открыв взору Майкла белизну ее ног, совсем немного, лишь пару дюймов над ботинками, но даже этого хватило, чтобы внутри у него все сладостно стянуло.

Согласно европейским нормам приличия прошлых веков подол платья закрывал женские ноги, оставляя на виду только обувь. Во избежание конфуза и позора женщины, помимо длинных платьев, носили ботинки, закрывающие лодыжки, пряча все, что каким-либо образом будоражило мужские сердца и души. Майкл высмеивал эти пуританские, ханжеские взгляды, не понимая, насколько отчаявшимся и сумасшедшим должен быть мужчина, чтобы возжелать женщину и оказаться в ее власти, увидев лишь кожу ее ног, но теперь смех внутри него утих. Не осталось даже эха. Он невольно представил, как обхватывает ноги Грейс и поднимается выше, юбка с шорохом скользит вверх, собираясь вокруг него пеной. Он смочил сухие губы, прогоняя это неуместное, но такое будоражащее видение.