Желая Артемиду - стр. 22
– Давай повежливее. – Голос, что клинок, безжалостно отрезал каждое слово, выражая бесстрастностью куда больше, чем могли эмоции.
Она взяла лупу и, нагнувшись над бутоном, рассматривала его с интересом ювелира, подобно тому, как рассматривают редкий и очень драгоценный камень.
– Я не намерен провести тут вечность. Нас все ждут.
По спине пробежал холодок, когда он еще раз, но уже про себя, произнес это странное, такое неподходящее слово – нас.
Грейс положила лупу на столешницу, испещренную мелкими трещинками, и начала медленно стягивать рабочие перчатки.
– Сегодня отличная погода, не правда ли?
Их глаза встретились через зеленый сумрак впервые после похорон. Ее глаза. Там, в глубине, ничто не дрогнуло. С другими девушками он успешно играл в гляделки, вынуждая их трепетать, хихикать и заливаться краской, но Грейс знала, как заставить его моргнуть. Он пораженчески потупил взгляд в пол, ослепленный немым, но яростным напором, и невольно обратил внимание на ее обувь, которая удивительно контрастировала с легкостью платья, – кожаные ботинки, слишком теплые для лета, слишком грубые для женщины.
– У меня сейчас чертовски неподходящее настроение для светских бесед, – сказал он в сторону.
– Почему?
Он с силой сжал челюсти. Его обволакивало дурманом, затягивало в медленно застывающее вязкое болото. Растения шевелились, но в оранжерее не было и намека на ветер. Листья и бутоны смотрели с укором.
что уставились
– Недавно умер мой лучший друг.
– И мой брат.
Майкл снова осмелился взглянуть на нее и невольно вообразил, как они, запертые в запахах и цветах, спорят до хрипоты в попытке доказать, кто пострадал сильнее от смерти Фреда. Как ни крути, лишь родившись, Грейс обрела больше прав, однако он не уступил бы ей пальму первенства так легко.
– Кажется, я любила его больше, чем представляла.
– Я завидую твоей любви.
Она смотрела куда-то сквозь плющ, обвивший стеклянную стену с обратной стороны, а он – на нее. Внезапно его захлестнул пугающий резкий прилив дикого желания вжать ее в столешницу и разорвать на части среди благоухающей зелени.
Я хороший человек… Я хороший человек…
– Давай быстрее покончим с этим, – почти умоляюще произнес он, голос предательски захрипел.
– Этим?
– Празднованием. Не хотелось бы расстраивать планы Агнес, она и без того выглядит несчастной.
– Это была моя идея. – Признание произвело нужное впечатление – Майкл замер на несколько секунд.
– Еще скажи, что по собственному желанию включила меня в список гостей?
Молчаливое согласие, выраженное пристальным взглядом, привело его в еще большее замешательство.
– Почему?
– Он был твоим лучшим другом. Это что-то да значит.
– Бывшим другом.
– Не бывает бывших лучших друзей.
Она использовала запрещенный прием – внимательно слушала (это он усвоил давно – Грейс была из тех, кто слушал чутко, впитывая все, выжигая каждое слово в сознании, записывая, словно на кассету, – с такой не забалуешь), и он растерялся, надолго затих, чтобы не привести самого себя к положению, где каждый следующий ход невыгоден для него же. Цугцванг. Кажется, это так называется.
– Отмечать приближение смерти, – продолжила Грейс, – в этом есть какая-то абсурдная безысходность, почти как в религии.
Если бы Филипп Лидс услышал ее, то наверняка умер бы во второй раз, ведь подчинил религиозности свой дом и Лидс-холл, поддерживал в первозданном виде церковь на территории школы, развесил по коридорам картины с библейскими сюжетами. Истинный верующий. Он и выглядел так же. Непогрешимым. Святым.