Желая Артемиду - стр. 15

Благодаря молодости, горечи потери, безразличию родителей и большому опыту в таких делах он успешно скрывал свое состояние, попутно превращаясь в невидимку, за что расплачивался рассудком – ему казалось, что однажды он присядет где‐нибудь на улице и незнакомец с легкостью устроится на том же месте, сквозь него.

Утром, опустошенный после беспокойной ночи, он спускался к завтраку и молчал, а если спрашивали – отвечал уклончиво и односложно, как молодой попугай, что выучил еще недостаточно слов. Желудок у него крутило даже от самых искусно приготовленных блюд – ел он неохотно, насильно, чтобы не исхудать. Днем запирался в комнате, отсыпался, если сон все же шел, и курил. До одури, до кругов перед глазами, до головной боли. Отцовский дом спрессовывал одиночество, и Майкл не находил сил ни думать, ни читать, ни подняться на ноги – лежал мертвецом, уставившись стеклянным рыбьим взглядом в потолок. Выкуривал одну сигарету за другой. Подростковый бунт, который некому подавить.

Премьер-министра – золотистого лабрадора-ретривера – возмущал образ жизни хозяина, и он лаял и выл, стягивал одеяло и пьяное тело с кровати, но толком ничего не мог поделать, продолжая обрастать жирком – прислуга гуляла с ним мало и без дорогих собачьему сердцу игр: ни палки, ни мячика.

Неподвижность и духоту спальни разрезал стук. Майкл убрал со лба уже теплую повязку – на его голове все кипело, как на сковородке, – встал и, задевая всю мебель на пути, отгоняя руками, словно мух, дурманящие остатки дремы, открыл дверь, у которой, благодаря Дорис, как по расписанию появлялся поднос с обедом. Он присел на корточки и запихнул в себя куски курицы и овощей, не заботясь об аккуратности и чистоте, – в этом сквозила какая-то дикость: хищник, раздирающий жертву, и совершенная бесполезность – есть не хотелось, но и оставлять полную тарелку было опасно.

– Проводить со мной время сейчас не самая разумная идея, – отметил он, энергично работая челюстями. Эд молчаливо возвышался над ним тенью.

– Что это с тобой?

Майкл вызывающим движением кинул остатки курицы на тарелку, вытер руки о брюки и жестом позволил Премьер-министру доесть. Перед глазами плясали круги. Как ни в чем не бывало он свалился на кровать и уставился в англо-латинский словарь, как делал каждый день, с тех пор как умер Фред. Лидс совершенно точно был не от мира сего, как сказал бы он сам, rarior corvo albo est [13].

Эд осмотрелся с видом опытного туриста, прибывшего в неизвестный до этого захолустный городок.

– Ты бы хоть проветривал, – возмутился он и открыл окно, впустив немного свежего воздуха. Занавеска затрепетала.

– Я выкурил сигарету.

– Сигарету? – Эд полоснул его взглядом.

– Ну, возможно, десяток.

– Что еще? – спросил он, но, так и не дождавшись ответа, принялся рыскать по ящикам стола, гремя бесполезным содержимым: огрызками карандашей, кистями без ворса, старыми блокнотами, книгами и учебниками. В желудке у Майкла болезненно свело, когда он представил, как Эд поднимает матрас и обнаруживает его постыдный тайник, – он подвинулся на середину кровати в попытке занять как можно больше места.

Так ничего и не отыскав, Эд захлопнул дверцу последнего ящика и повернулся.

– Не верю.

– Только сигареты.

Эд недоверчиво склонил голову.

– Много сигарет.