Жаркие пески Карая - стр. 8
Глава 5. Утопленница
– Все! Запрещаю тебе, дочка! Не пойдешь больше одна на реку, не проси даже! Ты что же удумала, бестолковая? Озорница! Ты что – папку решила одного на этом свете оставить? Вот я тебе!
Аленка забилась в угол, залезла на свою любимую лавку около печки, подобрала ноги, а хотела бы и совсем спрятаться, превратиться бы в вон в того котенка, играющего бумажкой у дверей, затаиться бы. Она никогда не видела батю таким сердитым. Мало того, что он кричал непохожим на свой голосом, стучал кулаком по старому дубовому столу, да так что подпрыгивал кувшин с водой, плеская из носика и разливая лужицы, так папка еще и шарил за собой, пытался нащупать стул, на спинку которого повесил ремень. Ремнем Аленка никогда не получала, и ей вдруг стало страшно. Папка разошелся не на шутку, так и влепит вдоль спины, мало не покажется. И Алексей увидел страх в глазах дочери, разом сдулся, без сил опустился на лавку рядом с Аленкой, странно всхлипнул, как будто захлебнулся. И у Аленки аж защипало внутри, так стало жалко батю, она прижалась к его твердому боку, обняла руку, как ствол дерева, промяукала тихонько
– Батянь… Не кричи же… Я не буду, правда. Я нечаянно.
Алексей отнял руку, сложил ладони лодочкой, провел по бордовому лицу, как будто отирая пот, и ладони и вправду стали у него мокрыми. Так посидел, потом обнял Аленку, чмокнул ее в темечко, погладил по спине
– Ничо, маленькая. Прости папку-то, испужался я до смерти. Ты б видела себя, как у тетки Фроси лежала. Синяя вся. До смерти не забуду.
Они посидели так, потом Алексей встал, накинул плащ-палатку, пошел к дверям
– В колхоз мне надо, Аленька. Председатель уж очень просил, в клубе сцену надо поправить, некому больше. А ты полежи еще денек, на улицу не ходи, дождь там. А я к подружке твоей заскочу, скажу пусть придет. Все не одна. Пирожков с черемухой поедите, Софья с Проклом передаст, да простокваши свежей. Пошел я.
Батя вышел, Аленка послонялась по кухне, подошла к зеркалу, задумчиво посмотрела на свое отражение. Вот ведь… Курносая да лупоглазая, веснушки еще эти! Лушка, вон, почти девушка, что спереди, что сзади, а она… В куличики только играть… Да и ладно.
И вдруг, сама от себя не ожидая, она потерла ладошкой беленую стену, и похлопала себя по лицу. А потом еще… Веснушки испугались и спрятались, но из зеркала на нее пялилась бледная, как смерть девчонка. И у этой девчонки косица, так туго заплетенная, что была похожа на жгут изогнулась чудно, и торчала из-за плеча, как будто ее подвесили на проволоке.
– Аленка! Аленк! Ты где, лягуша? Мамка тут пирогов прислала, вылазь!
Прокл стоял в дверях, перегородив своими плечищами полкухни, держал в руках узелок, и он, в принципе немаленький, казался в его лапах смешным и ненастоящим. Аленка быстро потерла рукавом лицо, повернулась и почувствовала, как краснеет – прямо, как варом плеснули.
– И что встал? Заходи, давай пирожки свои. Сейчас чаю вскипячу, Лушка придет. Будешь с нами чай пить?
Прокл лягнул ногой, как стреноженный конь, положил узелок на стол, и отскочил к дверям.
– Открой, там простокваша, как бы не пролилась. Не буду я чаю, пил уж. Да и ждут меня. Бывай, лягуха, не хворай. Ишь, конопатая.
Прокл скрылся, а у Аленке неприятно что-то завозилось в голове. И вроде, пусть бежит, на что он нужен. И вроде жалко…