Жаркие пески Карая - стр. 47
Аленка гладила мачеху по голове, как маленькую, а та прижалась к девочке – беспомощная, худенькая, вся горячая от слез.
– Вот ты уедешь, так мне хоть вешайся, Ленушка. Не могу… Уйду я, наверное, назад, к своим. Там у меня все родное, близкое. Дядька там, тетка, они помогут. Умру я тут.
Аленка чуть отстранила мачеху от себя, вытерла ладошками ее щеки, сказала тихонько.
– Теть Сонь…. Я завтра к Гаптарихе иду… С бати приворот на мертвого снимать будем, оно поможет. Мама не виновата, он сам это натворил, ты на нее зла не держи. Она мне говорила…
Софья окончательно пришла в себя, странно посмотрела на Аленку, покачала головой.
– И ты туда же. Не верю я, Ленушка, в эти дела. Хоть что – не верю. Ладно. Пошла я. Корова не доена, козам надо задать, птице. Ты с Ксюшкой побудь, не убегай. А это? Что у тебя?
Софья подняла с лавки колечко с листиком, пока они тут обнимались, оно и выпало у Аленки их кармана. Всмотрелась, покатала на ладошке пальцем, протянула.
– Прокл, вроде, выменял его на жеребчика, говорил у цыган. Ругалась я, фамильное оно, да разве он слушает. Ты-то откуда его взяла?
Аленка выхватила кольцо, сунула его в карман, буркнула, неожиданно грубо.
– Где взяла, там нет. И хватит об этом. Иди…
Вечер лег на стекла окон бархатным покрывалом. Не было ни луны, ни звезд, душное тепло окутало село, как вата, небо почти легло на крыши. Дальние зарницы уже чертили небо над полями, вспыхивали верхушки редких кленов, как будто их поджигали спичкой – шла гроза. И Аленка в этой кромешной темноте даже не сразу разглядела огромную фигуру, медленно подходящую к дому. А то бы закрыла двери на все замки, не пустила бы…
Глава 28. Сливание на ножи
– Напугал, черт! Аж сердце в пятки, что тебя носит по ночам, темно уж. Заходи!
Аленка вдруг почувствовала себя хозяйкой дома, снова почувствовала, как раньше – девчонкой. Она да батя, вот и все хозяева, и дом был живой, теплый, не то что сейчас. Отняли у нее дом, а ему не понравилось, загрустил он без своей маленькой Аленушки, замутились глаза-окошки, понурое крылечко с покосившимися ступенями, прохудившаяся крыша в сенцах – все придавало дому печальный и нежилой вид, как будто душа из него ушла. А сейчас он снова начал оживать, особенно когда Аленка вчера намыла окна, да покрасила крылечко в ярко голубой цвет – прям заулыбался. Хозяйка вернулась!
Прокл зашел в сенцы, скинул плащ, потоптался нерешительно, но все же стащил здоровенные, как трубы сапоги, прошел в кухню, сел на лавку, стеснительно сунул здоровенный ступни под сиденье – один носок был рваный, нештопанный.
– Молока давай налью. Или простокваши. Тетя Соня хлеб пекла, да и мед у нас есть. Хочешь?
Прокл покивал головой, он прятал глаза и выглядел побитым огромным псом. Аленка поставила перед ним миску, вывалила из глечика ком густой простокваши, удалась она у них вчера, отрезала ломоть хлеба, пышного, как пух, поставила мед на блюдечке.
– Ты чего пришел? Дело есть? А я к тебе хотела завтра сходить, насчет покоса.
Прокл вскинулся, заулыбался, было ясно, что слова Аленки помогли ему найти причину прихода, быстренько заглотил полмиски простокваши, потянулся ко второму ломтю.
– Бери, бери. Тетя Соня два каравая испекла, всем хватит. Не стесняйся.
Прокл с удовольствием впился зубами во второй ломоть, зажмурился от удовольствия.