Жаркие пески Карая - стр. 37
Отгоняя от себя эти мысли, Аленка налила чай, уселась поудобнее на маленькую кушетку, откусила печенье и зажмурилась от удовольствия – оказывается у Прокла то же любимое, что и у нее, коричневое, с мишкой на пачке. Слопав сразу три штуки, Аленка откинулась прямо на прохладную деревянную стенку и не заметила, как задремала…
– Тебе не надо ходить к нам, мало ли что, доченька. Ты меня в мыслях зови, я слышу. Я приду…
Аленка проснулась, как от удара, дернулась, да и было от чего. Комнатка уже не была похожа на комнатку – ее стены как будто растворились в ночной темноте, впрочем и темноты тоже уже не было. Ее кушетка висела в воздухе, вернее не в воздухе – в воде. Все вокруг мерцало зеленовато – голубым сиянием, переливалось волнами, легчайшие барашки белой пены касались невесть откуда взявшихся нитей водорослей, тугие светло зеленые веревки тянулись ввысь, и, присмотревшись, Аленка поняла, что это. Стебли кубышек и лилий, их опрокинутые желтые и белые чаши проглядывали сквозь мерцающую толщу, угадывались над головой. Аленке вдруг показалось, что она вот-вот захлебнется, дыхание на секунду остановилось, горло перехватило, забило чем-то плотным, но это сразу же прошло. И стало легко и радостно, дышалось так, как будто она пила холодную, хрустальную родниковую воду, да и в глазах все прояснилось, как будто на речном дне взошло серебряное незнакомое, но очень яркое светило. И Аленка увидела маму. Она сидела на небольших качелях, свитых из стеблей лилий, покачивалась, легко касаясь маленькой ножкой золотистого песка, смотрела ласково, как будто ласкала.
– Смотри, Ленушка… Ты почти, как я…
Аленка встала с кушетки, и упругий поток подхватил ее, понес к матери, она взлетела, как речная стрекоза и опустилась рядом. Только сейчас она разглядела себя. Вокруг мерцали ее отражения, как будто этот воздух-вода состоял из зеркальных полос, и в этих полосах Аленка была совсем другой. Нежная девушка-девочка с распущенными ниже пояса светлыми, как золотое руно волосами, с полупрозрачном белом платье до пят, с тоненькой цепочкой на стройной шее и венком из белых цветов парила рядом с матерью, бестелесная и нездешняя.
– Не бойся… Все вернется на место, как только я уйду. Ты станешь такой, как была. Вернее такой, как кажешься там… Слушай!
Мама притянула ее к себе, и Аленка снова почувствовала тепло, как будто не утопленница была рядом, а живая, настоящая женщина.
– Я ничего не могу сделать. И не потому, что не хочу. Моя обида давно растворилась в воде Карая, я больше не держу на Алешу зла, во мне нет больше горя. Я его отпустила, он свободен. Но этого мало, девочка. Он держит себя рядом со мной сам.
Аленка смотрела в светлые глаза матери – они были похожи на два сияющих в свете луны голубых озерца, такие же прохладные, глубокие, непроницаемые. И в них отражались две маленькие Аленки, жалкие, потерянные, в белых платьицах и покосившихся на светлых головенках веночках.
– И я не люблю его больше, доченька. Поэтому Гаптариха тебя ко мне отправила зря. Я хотела его спасти, все срасталось, даже Софья появилась в помощь… Но он…
Мама встала, поправила светлые кудри, вздохнула
– Он живет прошлым, а оно, это прошлое давит вас там, на земле. Он помнит свое зло, оно изнутри выжигает его сердце. Я бессильна.