Жаркие пески Карая - стр. 33
– Нашла Лексея-то? Отвела? Ну и ладно. Ты вот что…
Гаптариха посмотрела на Аленку въедливо и остро, у нее даже переносица зачесалась, вроде как бабка уколола ее своими гляделками, Аленка непроизвольно коснулась носа, потерла его, старуха усмехнулась, неожиданно подмигнула.
– Завтрева пойдешь в церкву. Я не хожу, вишь и икон у меня нет. А ты сходи. Свечку надо, красную возьми. Не будет Пелагеюшку попроси, попадью, она добрая, даст.
– Зачем, бабусь? Я тоже не особо в церковь хожу, нас учат, что Бога нет.
Гаптариха вздохнула, встала, подошла поближе, неожиданно щелкнула Аленку по лбу.
– Нехристи. Ничего в вас нету, ни во что не верите. Возьмешь, сказала! Я в привороте не уверена, ты и проверишь. Не так он ведет себя, то ли дура та перепутала чего, то ли еще беда какая. К мертвому приворожить нельзя, а он, вишь…
Гаптариха подошла к окну, приоткрыла льняную занавеску, шепнула.
– Хватит на седня, свечку принесешь, дальше скажу. Да и Стеха вон идет, рыбы полное ведро. Не до тебя.
Аленка выскочила на уже вечереющую улицу и столкнулась со Стехой. Яркие глаза цвета июльской травы мигом ощупали ее лицо, полные розовые губы улыбались. Аленка поняла, что Гаптарихина дочь вовсе не бабка, лет ей, может, как Софье, только одета она, как старуха. От женщины пахло водой и рыбой, и почему-то кубышками, теми самыми любимыми Аленкиными желтыми цветами.
– Куда летишь, птица? Чуть не сбила, чумовая. Ишь, Иркина дочка!
И засмеялась странно, захохотала, как сова, гулко, утробно, насмешливо.
Глава 20. Стеха
Церковь в селе была совсем маленькая, даже не церковь, а маленький дом, в который ходили молиться как будто стесняясь, втихаря… Настоящий храм в селе разбили, изуродовали, устроили сначала там клуб, потом склад, так и стояла она без куполов, как сирота. Аленка помнила, как старушки крестились испуганно на пустую крышу, шептались по углам, но роптать боялись, шуршали, как мышки. Мужики тоже крякали, особенно старики, прятали глаза, но поглядывали на небо над храмом, как будто искали поверженного Бога. А как-то Аленка застала самого набожного из них – старого Ивана – был у них такой, то ли блаженный, то ли мудрец, кто что про него говорил, за странным занятием. Огород у этого чудного деда был у самой реке, на отшибе, спускался задами к берегу, и ребята часто бегали по тропке вдоль его тыкв, так ближе было к песчаной отлоге, тайному месту купания озорной детворы, и часто видели его там, копающемся среди грядок. А тут Аленка бежала одна, уже скоро должно было начать смеркаться, но солнышко еще светило радостно, выглядывая из-за старых ветл – послал батя покликать соседских уток, помочь старушке. Ну и увидала деда, копался тот в земле у самого плетня, копался втихушку, как будто прятался
– Деда. Ты что там? Нашел чего?
Аленка перелезла через плетень, пропрыгала на одной ножке по тропинке из муравы, подбежала к деду. Она любила к нему бегать, дед Иван все подарит что-нибудь шебутной девчонке – то яблочко, то горсть вишен, а то и петушка на палочке – сам лил из сахара на продажу. Дед вздрогнул, но узнал “козу-дерезу Лексееву”, разогнулся, схватившись за поясницу, подозвал.
– Подь сюда, коза. Глянь-ко!
Аленка наклонилась над кустом полыни, глянула, куда указывал дед. А там, в ямке, выкопанной между полосой бурьяна и корявым стволом старой вишни лежал полотняный сверток.