Жаркие пески Карая - стр. 27
– Заходи, Алена. Я сейчас.
Забытый, а теперь уже совсем незнакомый голос раздавался из-за тяжелого шифоньера, которым комната была перегорожена на две части. Аленка, конечно сразу вспомнила голос Софьи, но узнать его было трудно, таким надреснутым и усталым он казался. Прокл с треском поставил Аленкину сумку на лавку, потоптался немного, потом проворчал смущенно.
– Ну ты это…Лягуша. Разбирайся, да располагайся, меня Машка ждет. У нас там делов – невпроворот, лавки надо строгать к свадьбе, да еще… Там твою комнату освободили, я и вещи все унес. Так что не стесняйся.
Аленка уже собралась с силами, встала, стащила сумку на пол, покачала головой.
– Мог бы и не беспокоится, я и в бане прожила бы. Даже и лучше там, отдельно.
Прокл странно глянул на нее, протянул, вроде через силу.
– Так сгорела баня-то… Не вся, но плохо там. Я думал знаешь ты. Дядь Лексей и спалил…
Он чудно дернул головой, как будто его хлестнули по шее, и больше не глядел на Аленку, выскочил. И через секунду его мощная фигура пронеслась мимо по улице, только что не взбивая пыль, как конь копытами.
– Не говорили тебя, Алена. Думали, приедешь, сама все узнаешь, да поймешь. А, наверное, надо было.
Аленка повернулась на голос – Софья! Но если бы не эти знакомые нотки, она и не узнала бы в этой понурой, грустной женщине с потускневшим лицом ту светлую, яркую гордую казачку, которая когда -то потрясла ее своей внешностью. Софья стояла, чуть сгорбившись, устало вытирала руки о не очень чистый фартук, черные, плохо расчесанные пряди падали из-под платка, и мачеха мелко подрагивала головой, как будто хотела их отогнать, как мух.
– Ксюшка болеет, простыла. А батя твой веселится, вон в аптеку отправила, так с час уж нет. Может, пойдешь, поищешь?
Аленка не понимала, о чем это Софья… Но кивнула послушно, дотянула сумку до дверей в свою комнату, кое-как втащила ее, села на кровать передохнуть. Кровать приветливо скрипнула звонкими пружинками, Аленка хотела было попрыгать, но пружинки не поддавались, похоже тяжелое тело братца добило их полностью. Вздохнув, Аленка вытянула из сумки старенькую юбку по колено, свою любимую маечку с пышными рукавчиками, носки и косынку. С сожалением стянула платье, аккуратно развесила его на спинке стула, погладила пальцами бантик, потом впрыгнула в привычную одежду, плотно затянула волосы платком и выскочила на улицу.
– Мамочки! Вот это ж да! Кто это приезал-то? Аленища! Какая же ты здоровенная вымахала!
По тропинке, с силой вбивая крепкими пятками в тряпичных туфлях пышную пыль в сухую землю бежала девица. Высокая, не толстая, но плотная, как молодая корова, с накрученными по бокам головы косами, она была очень похожа именно на корову, но корову красивую, ладную, с витыми рогами и огромными печальными глазами. Аленка присмотрелась и бросилась наперерез девице.
– Лушка! А ты сама-то! В два раза выросла, жирафа настоящая.
Подружки встретились на полдороге, Лушка расставила длинные руки, как будто ловила Аленку в сети, и поймала, схватила крепко, прижала к каменной груди так сильно, что Аленка задохнулась.
– То-то мне сеструхи говорили, что Машка стойку сделала. Так и выпучила глозья свои, когти навострила, как бы кто женишка не увел. Ну как ты! Рассказывай!
Лушка утянула Аленку на лавку у палисадника бабки Динары, усадила, прижав с силой к доскам, шебетала что-то маловнятное, и Аленка наслаждалась этим – хрипатым голосом, крепкими лапками подружки, ее запахом, знакомым с детства – молока, малины и еще чего-то этакого.