Жаркие пески Карая - стр. 22
Глава 13. Упрямая коза
– Опять с уроков сбежала, Алена! И опять на набережную тебя носило? Нет, это просто нет сил моих никаких с этой девицей. Хоть в деревню отправляй. Измучила!
Бабушка с силой дергала Аленку за волосы. Через полчаса должен был приехать дедов шофер Гринька – веселый парень с такой кучерявой головой, что кепка тонула в этих зарослях, теряясь полностью, и только ломаный козырек торчал вперед, неловко подпрыгивая на ухабах. Гриньку Михал Сергеич забрал из их села, “облагодетельствовал” , как говорила бабушка, но за эти пять лет парень так и не привык к городу, при малейшей возможности сбегал домой, зато когда возвращался – был полон деревенскими новостями, как осенняя корзинка грибами. Аленка обожала его приезды и его рассказы – за все время она ни разу не была дома, не получалось, да и ее особо и не звали. Батя сначала приезжал часто, потом реже, а в последний год и совсем ни разу – Софья родила ему дочь, и новая жизнь закрутила его колесом. И Гринька своими смешными и добрыми рассказами “про жизь” будил в памяти повзрослевшей Аленки что-то такое – забытое, милое, нежное.
– Бабуль! И отправь! Я что – думаешь переживать очень стану? С удовольствием уеду, там батя, друзья, там все мое осталось…
Из зеркала на Аленку смотрела упрямая коза. Так бабушка называла в последнее время внучку, как будто имя ее позабыла. Правда, у козы была довольно симпатичная внешность – очень светлые волосы стали густыми и искристыми, как будто на них все время светило солнышко, глаза странного цвета – и не голубые, и не зеленые, меняющие цвет, как аквамарин, в зависимости от освещения и настроения, трепетали длинными пушистыми ресницами, фигурка статуэтки, стоящей на старинном комоде в спальне, ломко клонилась под нетерпеливыми движениями бабы Зины, и взгляд! Взгляд у козы был козий – упрямый, настырный и неуспокоенный – того и гляди взбрыкнет, вырвется из стойла и понесется по горам, да долам весело вскидывая задом от восторга и воли. Бабушка доплела косу, скрутила ее натуго, завернув на затылке плотной улиткой, с силой воткнула шпильки, да так, что еще немного и проколола бы внучкин череп, натянула на узел сетку с бантиком. Потом поправила накрахмаленные крылышки фартука, близоруко всмотрелась в кружевной воротничок.
– Поменяла, лодырь? Ну, слава Богу. Каждый день хоть напоминай. Про сольфеджио помнишь? После музыки сегодня оно.
Аленка кивнула, в отвращением подумав о нудном противном пении нот в душном классе, подхватила папку и выскочила на улицу.
– Эей, принцэсса. Туточки я, сюда скочи.
От радостного Гринькиного голоса у Аленки разом улучшилось настроение. Она влетела в машину, зашвырнула папку на заднее сиденье, стащила с волос ненавистную сетку с бантом, выскользнула из колючей кофты, расправила плиссированную юбку. Глянула на Гриньку чуть кокетливо, но вовремя опомнилась, надула губы, буркнула.
– Что долго-то так? Пять дней не было, медом намазано тебе в селе? Как там?
Гринька красиво вырулил на дорогу, плавно увеличил скорость, и по сторонам поплыли серые городские дома, пыльные, несмотря на конец мая тополя и сирени, снулые люди и облезлые собаки. Аленка ненавидела Балашов. Ей вообще совершенно не нравилась городская жизнь, ее душа рвалась на волю – в степи, к ароматам цветов, полыни и подсолнечника, к теплым ветрам и прохладной воде Карая.