Жаркие пески Карая - стр. 16
– Вот ведь черт! Говорила Соня, что б я узел не развязывал, хорошо же она наладила. А я, дурак! Аленк! Что делать -то?
Аленка хотела было подбежать к бате, попробовать хоть что-то сделать, но из кухни пулей вылетела тетка Мила, потыкала пухлыми колбасками пальцев у бати под подбородком, хыхыкнула.
– Ну вот! Как новенький! Спиджак помочь надеть, женишок? Давай, быстрее, а то у меня тесто поперло, сбежит. Ишь, красавец!
Батя смущенно оттопырил руки назад, тетка напялила на него пиджак, и так же мухой улетела в кухню. Правда, на пороге остановилась, крикнула в сторону Аленки
– Вставай, копуха! Там братан твой с моей Машкой уж упыхались, стол накрываючи. Помогай иди. Некогда вылеживать.
Тетка скрылась в кухне, батя, кхекнув, убежал следом, а Аленка вдруг подумала… Первый раз за всю жизнь он не обратил на нее внимания. Совсем. Никакого… Она встала, потянула платье, которое ей вчера принесла Софья, и, надев его кое-как, встала перед зеркалом. А там отражалась глупая растерянная девчонка со всколоченными волосами, в зеленом платье с растопыренными оборками, жалкая и одинокая. И у нее на тоненькой шейке чуть светился крошечный кулон – речной цветок маленький и скромный.
Глава 10. Повозки
– Вот ведь ерпыль*, все не как люди, посреди зимы ожениться решил. Холодрюга, кони стынут, куда там. А ты, свербигузка*, что растопырилась-то. Надевай пальту, да иди конфет на телеги накидай, чем шашу* вершить будут, олухи, ничего не помнят-не знают.
Бабка Динара пихала Аленку в бок сушеной лапкой, похожей на куриную, да больно пихала, сильно. Одной рукой толкала, другой совала ей здоровенный кулек из грубой коричневой бумаги, из которого торчали хвостики разноцветных фантиков. Сколько ей лет, какого она роду-племени толком никто и не знал в селе, говорили, вроде казашка, судачили, что ей сто лет уж, и даже больше перевалило, но старуха была бодра, весела, и совала свой короткий нос-картошку везде, все знала, во всем разбиралась. Почти спрятавшийся в складках задубело-смуглого лица рот улыбался, но в узких, черных, как ночь глазах улыбки не было, правда, может быть ее было не видно из под огромных, толстых очков. Как она попала к ним в дом именно сегодня – неизвестно, хотя не попасть куда-нибудь, а особо на свадебку бабка просто не могла, она находилась везде одновременно. Аленка нехотя взяла у старухи кулек, положила его на лавку, потянула к себе пальто
– БабДин, мне тетя Мила велела к Проклу идти, там им помочь надо. Куда я на улицу – то?
Бабка подпрыгнула, как вспугнутая наседка, да и глянула так же – остро, настырно, немного зло
– К Проклу? Ишь ты, зернышко. Не проклюнулось еще, а уж росточки тянешь. Бери кулек, беги к телеге, да и еще вернись. Три кулька тут, везде распихать надо. Да платок повяжи!
Аленка послушалась, натянула пальто, поплотнее повязала платок и потащила тяжеленный кулек на улицу. Но когда пробегала мимо зала, заглянула. Длиннющий стол, накрытый вышитыми скатертями тянулся от стены к стене, казалось нет ему ни конца ни края. И он ломился от наставленных тарелок – все стояло сплошь, впритирку, наверное между блюдами и ножа было не втиснуть. Вдоль всей этой красоты бегали бабы – но Аленка на них даже не посмотрела. Она увидела только Машку. Та, раскрасневшаяся так, что щеки отливали свекольно и блестяще, навалилась всем телом на угол стола, на котором еще ничего не успели поставить, распластала телеса по скатерти, а напротив стоял Прокл, тоже красный, как рак. Они держали за концы длинное полотенце, тянули каждый к себе, а Аннушка – одинокая вдовушка веселая и разбитная, хлопала Машку по круглому заду и кричала звонко