Жаркие пески Карая - стр. 14
Аленка стащила ведерко со скамеечки, плеснув водой на снег, глянула исподлобья, дернула упрямо подбородком, сделала шаг назад. Уж больно не нравилась ей эта тетка, противная, слащавая, после нее всегда хотелось попить воды, как будто переела варенья. “Ты меня Милой зови, какая я тебе тетя! Что ты как маленькая”, – так недавно отчитала ее тетя Мила в клубе, прямо при всех, когда продавала билетики в кино, она кассиром там работала. А какая она Мила… Пухлая, с двойным подбородком, мягкими подушками под вечно мятой блузкой с мокрыми кругами под мышками, с ярко и неровно накрашенным ртом и жирными черными ресницами, с которых свисали комья краски. Машка была похожа на мать, а может быть они были с ней бы на одно лицо, была бы тетя Мила помоложе. Да и батя говорил, что она вовсе не Мила… Меланья… Поновее имечко придумала, всех и заставляет ее так называть. Аленка подняла ведро, буркнула, выкручивая плечо из цепких пальцев.
– Не хочу я конфет. Не люблю. Пусти, теть Мила, меня батя ждет. Ему чаю надо.
Но тетка не унималась, лезла прямо в лицо, пищала громко.
– И мачеха-то нечестная. Наколдовали они с ведьмой этой старой, приворотили. Добра не будет так, как бы и ты не пострадала, птичка. Страдалица!
Аленка все-таки выкрутилась, побежала по скользкой дорожке, расплескивая воду. И она, наверное, не донесла бы ее даже на чай, но от палисадника соседкиного дома отделилась мощная фигура, одним шажком настигла Аленку, и медведь-Прокл отнял ведерко.
– Летишь, как воробей. А еще лягуша. Так бате и чаю не вскипятим, воды вон на дне. Пошли, доведу.
И Аленка вдруг почувствовала, как теплое солнышко пригрело ее, откуда ни возьмись. Вроде весна настала на секундочку, разогнала февральские тяжелые облака, растопила лед. Она отдала ведерко, послушно побрела за будущим сводным братцем. А из окна из дома внимательно и въедливо за ними следили чернущие глаза. Красивые, ласковые и… чужие…
Глава 9. Перед свадьбой
Река гудела…Обычно смирная, показывающая свой скрытый неуемный нрав лишь изредка, лишь там, где стремнины вдруг срывались с узды на поворотах и рвали донную траву, пуская ее обрывки лететь по темным глубинным потокам, а потом снова утихающая стыдливо, покорно стелющаяся тихими водами на песчаных отлогах под вековыми ивами, сегодня она сбесилась. И рано ведь так, еще пару дней назад февраль крутил мокрым, волглым снегом, ляпал ошметками на тропинки, ложился влажным покрывалом на скамьи, швырял вымокшим снеговым тряпьем в окна, но вдруг сдался, сдулся, утащил тяжелые тучи за дальний лес, и победное, как стяг, солнце встало над селом, расстреляло залпами сверкающих лучей последние зимние отряды, и… взорвало лед. Карай встал на дыбы, взревел, как вырвавшийся из стойла конь, поднял упругим крупом сковывающие мощное тело льды, и понесся в поля, ныряя в овраги и логи, устраивая там страшную круговерть серой, бунтующей воды.
Аленка любила это время и немного боялась его. С того случая, когда она чуть не утонула в непредсказуемых водах Карая, она сторожилась реки, опасалась немного, хотя любила по-прежнему. Тянула она ее к себе, притягивала. Лаской прибрежных струй, нежностью теплого песка, тайной стремительных потоков стремнин, ароматом желтых кубышек, загадкой фарфоровых лепестков лилий, тихим шепотом ивовых ветвей. А еще тем, что где-то там, в синей толще воды пряталась мама… Пряталась, таилась, но наблюдала за Аленкой, следила за каждым ее шагом, поддерживала, не давала упасть. Аленка чувствовала это. Она знала, что мама рядом. Всегда рядом!