Жаркие пески Карая - стр. 11

Аленка снова прижалась к матери, ей вдруг захотелось просто уснуть, а проснуться уже дома. Только чтобы мама тоже была с ней, возилась по утру у печки, и в доме пахло блинчиками с творогом и кашей с вареньем. Откуда-то она помнила этот запах.

– Все детка… Мне пора. Держи. Это охранит тебя от беды, даст силы и мудрость.

Мама опустила руку в темную воду и вытащила тоненькую зеленую ленточку, похожую на стебель тонкой водоросли. И на ленточке слегка переливался в лучах луны серебристый цветок. Лилия водная. Только маленькая, с полноготка. Мама надела ленточку Аленке на шею, поправила слегка, встала. И пошла прямо в воду, увлекая за собой своих подруг.

– Мама. Мама, не уходи! Мама! Я с тобой!

Аленка заметалась, забилась в откуда-то взявшейся тяжелой, плотной жаре, и чьи-то руки ласково прижали ее, стараясь успокоить.

– Ну-ну, малышка. Сейчас узварчику* налью, кисленького. Со смородинкой красной, целебная она. Слава Богу, жар поутих, на поправку пойдешь, девочка. Сейчас…

Аленка с трудом разлепила глаза. У печки, спиной к ее кровати что-то делала у стола Софья. И когда она повернулась, держа в руках стакан чем-то розовым, в ее глазах плескалась жалость пополам с нежностью.

– Видишь, лягуша, дела какие. Кто б подумал, сам не ожидал. Ты только не ершись, колючки спрячь, не наше дело их судить. Наше понять. Как думаешь?

Аленка стояла спиной к гудящему шмелем Проклу и затылком чувствовала, что он не знает как себя вести. Топчется на месте, мнется, перебирает край выпущенной поверх штанов рубахи, краснеет. Она бы и сама краснела, было от чего, но ее спасала крошечная лилия, надетая под платье. Она грела ее сердце, подсказывала правильный путь, не давала поступать плохо, хранила. Вот и сейчас. Известие о том, что батя решил взять Софью в жены, наверное, превратило бы Аленку в злобную фурию, но теплый металл разливал по телу нежное тепло, касался ласково, как материнские руки, гасил обиду. Она еще раз коснулась пальцами лепестков, повернулась к Проклу, хмыкнула.

– Вот еще! И кто тебе сказал, что я ершусь? Сам ерш! Что ты набычился там сзади, выходи к столу, там чайник и ватрушка. Я батяне пекла, бери кусок, ешь.

Прокл еще потоптался у порога, вздохнул, прошел к столу, уселся прямо в тулупе, покомкал в руках шапку, аккуратно положил ее рядом на табурет. Аленка шипанула, стараясь сдержать смех, отрезала кусок ватрушки, ляпнула на тарелку, двинула по столу.

– И тулуп сними, ты бы еще в валенках сел. Медведище. Лягушкой меня хватит называть, надоело. Ишь, прилепил имечко.

Прокл стащил тулуп, поиграл мышцами крутых плеч, расправляя затекшую спину, смущенно взял ватрушку, кусанул. Аленка налила ему чаю, уселась рядом.

– Так мы с тобой теперь брат с сестрой будем, так что ли? Ты меня и в школу поведешь, ага? Мне скоро, с декабря, я пропустила же, болела.

Прокл доел ватрушку, разом махнул остывший чай, мотнул круглой большой головой, постриженной почти наголо, и Аленке показалось что оттопыренные уши хлопнули, тоже соглашаясь.

– И мамка сказала, что я тебя провожать буду пока. А то ты слабая, вон, качаешься, как былинка. Мы тебя с Машкой водить будем, как раз вместе ходим. Пойдет?