Запрет на любовь - стр. 42

– Тысяча, произноси правильно.

– Потом случился переезд в какую-то Губернию. В родовое гнездо.

– Орловскую, – подсказывает ему она.

– Бунин получил начальное домашнее образование. В восемьдесят первом поступил в Елецкую мужскую гимназию. Учился хреново наш писатель. Матешу терпеть не мог.

– Сложно осуждать его за это, – тяжко вздыхает Дэн.

– Он боялся, что не сдаст экзамены.

– Во-во. Наш парень.

– Короче, его турнули оттудова, из Елецкой гимназии. За то, что не захотел возвращаться с каникул.

– Оттуда. Кем были его родители?

– Помещик и набожная женщина. Кстати, она приходилась ему какой-то там племянницей.

– Уууу.

– Инцест.

– Осуждаю.

Класс гудит.

– Тихо, – Германовна стучит карандашом по столу.

– В общем, старший брат его доучил потом, в родовом гнезде. Там же, дома, Ваня начал творить. Клепать стихи и рассказы.

– Спасибо, Давид. Дополнит Свободный.

– Да чё я-то?

– Рядом с Петросяном в журнале потому что. Отвечай, Денис. Как сложилась дальнейшая жизнь писателя? Озвучиваем факты.

– Ну… Он много странствовал. Работал в газете. Печатался. Дважды был женат, – чешет затылок. – После Октябрьской революции и захвата власти большевиками навсегда покинул СССР, ушуршав во Францию. Стал первым русским писателем, получившим за свою писанину Нобелевскую премию.

– Писанину, – хмыкает Шац. – Ладно. Каким человеком был Иван Алексеевич? – останавливает блуждающий по кабинету взор на мне.

– Одни говорили, что он – горделивый франт, мол, эдакий Воланд [1] без свиты. Вторые называли его человеком чести. Друзья отмечали в его характере вспыльчивость, требовательность и склонность к лютому перфекционизму. Он был известен своей любовью к переработкам, запятым и прочим несущественным мелочам. Дико бесил этим издательства.

– Задрот, – выносит Макс свой вердикт.

– Щедрый был. Когда получил денежную награду за Нобелевскую премию, начал направо и налево раздавать бабло всем нуждающимся. В итоге, сам очень быстро остался на нуле и умирал в нищете.

– Лошара.

– Ромасенко! Следи за языком! – сердито зыркнув на Макса, ругается Матильда.

– Суеверный ещё был, – добавляет Филатова. – Опасался цифры тринадцать.

– И презирал букву Ф, – усмехаюсь.

– Замечательно, что вы не ограничились текстом учебника.

– Всемогущий гугл.

– Ну, благо, хоть научились использовать его в образовательных целях, – вздыхает классуха.

– Матильда Германовна, а правда, что «Тёмные аллеи» были запрещены в СССР?

– Да, Полиночка. Причиной тому послужило «фривольное содержание» данного произведения. К нему-то мы и переходим, драгоценные мои. Сейчас узнаем, кто читал литературу, рекомендованную на лето.

Подопечные стонут.

– Где Джугели? – спрашиваю у Паши.

Её место пустует с самого начала урока. Заметила ли Шац? По списку она не проходилась, потому что у нас уже была перекличка на русском.

– Без понятия. Может, сбежала? – предполагает он, пожимая плечом.

– Стул кто раскрутил? – интересуюсь, типа между прочим.

– Петрос.

Спирохема тупая. Отгребёт.

– Это была идея Ковалёвой.

– Дура.

– Вообще, девчонка держится достойно. Бойкот, массовый игнор, жёсткая травля в соцсетях, издевательства и оскорбления, а ей всё по боку. Злится и, стопудово, месть уже готовит. Видел её лицо сегодня?

Киваю.

Видел.

С такой ненавистью на протянутую руку посмотрела.

Оно и ясно. Контры с коллективом у неё из-за меня.