Запрещенные друг другу. Обнуление чувств - стр. 26
— Я-то могу спрятаться. И тебя могу отпустить, и Сашку. Только толку-то. Они же через вас на меня и выйдут, будут настаивать, чтобы сдал Цыганова. Нагрянут к вам в гости, как сегодня, например, отрежут пальчик или ещё что-то. Могут изнасиловать и заснять на камеру, а потом показать мне, передав по нужным каналам. А Дударев не в состоянии тебе помочь. Он в коме и не понятно, выживет ли. И что тогда, Юль? — У самого голос сел, ослаб. Не только её мучил, сам загибался, утопая в проклятых изумрудах. Во рту стало мерзко от железистого привкуса. То, что любила Дударева – и так знал. Но, блдь, будто раскаленным клеймом в сердце. Выжгла там всё. Вот сейчас, глядя в заплаканные глаза… возьми и отпусти на все четыре стороны. Уступи. Пускай проваливает, скитается по улицам, восстанавливает документы, ползает под дверьми реанимации… Ждет, надеется. Молится своим богам. А он уедет с сыном и начнет новую жизнь и похер, кто там у неё под сердцем.
С-с-сука-а-а…
Запрокинув назад голову, спрятал лицо в ладонях. Нет! Нет…
— Выбирай: или жизнь под прицелом, или Сашка. Я предлагаю тебе защиту, пока не станет известно, кто отец ребёнка. Если Дударев откажется отцом – отпущу. Мне чужого не надо. Если я… не знаю, — признался честно, испытывая смертельную усталость. Реально, такая апатия накатила, что стало всё равно. — Вряд ли сможем быть вместе после всего.
Юля понимающе кивнула и, закусив истерзанную губу, задумалась. Нельзя ей долго думать. Опасно. Чем больше будет анализировать, чем больше сомневаться. А сомнения ему не нужны.
— Ясно, — развернулся к припаркованному у общежития Опелю. — Ты свой выбор сделала.
— Стой! — бросилась за ним Юля, заламывая руки. Чувствовала себя мразью, ничтожеством, но… — А Сашу со мной отпустишь? — прошептала с надеждой, цепляясь за отведенный срок заключения, как утопающий за соломинку.
Вот тебе и материнское сердце. Лепи из него, что хочешь, лишь бы хватило терпения. Двенадцать лет брака – это вам не год, и не два. Имелись свои плюсы. Любовь любовью, похоть похотью, а ребёнок для таких как Юля всегда был и будет на первом месте.
— Если ребёнок окажется Вала, отпустишь потом? — напомнила Юля свой вопрос, вынуждая его обернуться.
— А это ты спросишь у него сама спустя девять месяцев, — обернулся к ней Глеб, пряча в уголках губ победоносную улыбку.
***
О том, чтобы заехать домой и забрать хотя бы часть вещей, не могло быть и речи. Глеб и так нервничал, сетуя на потерю времени, а когда я всё же продолжила стоять на своем – и вовсе вспылил, заявив, что всё необходимое и ценное он и без «моих соплей» вывез.
— Вывез? — обида на весь мир так и перла напролом изо всех щелей, вынуждая цепляться к любой «мелочи». — Да ты вообще молодец! Только документы и деньги – не самое ценное.
— А что такое? — Глеб свернул с главной дороги, хладнокровно минуя родной микрорайон. — Помнится, ты и так собиралась всё бросить, сейчас-то что изменилось?
Что? Он прикалывается? Да плевать я хотела на совместно нажитое добро. Пускай подавится. Но блин! Та же самая одежда. Я так-то до сих пор была в Танькиных вещах. Ничего с собой не взяла. Абсолютно. А он тут решил упрекнуть. Да будь Вал…
Рывком втянула воздух, переключившись на изучение проносящихся мимо домов. Нужно успокоиться. Ещё успею нареветься, проклиная себя за нерешительность и трусость.