Янки при дворе короля Артура - стр. 17
VII. Башня Мерлина
Так как я был второй особой в государстве и был облечен политической и всякой другой властью, то мне воздавались подобающие моему положению почести. Одели меня в платье из шелка и бархата, шитое золотом, потому очень тяжелое и неудобное. Но, конечно, по необходимости я скоро привык к нему. Я был помещен в замке в лучших комнатах после королевских.
В них было душно от шелковых занавесей кричащих цветов, но на каменном полу, вместо ковра, лежал камыш всех сортов. Что же касается самых элементарных удобств, то они отсутствовали. Массивные дубовые стулья, украшенные резьбою, были, пожалуй, и красивы, но сидеть на них можно было только разве за наказанье. Ни мыла, ни спичек, ни зеркала здесь не знали. Вместо последнего употребляли металлические листы, но смотреться в них можно было с таким же результатом, как в ведро с водой.
И ни одной хромолитографии.
Я сам несколько занимался этого рода искусством, когда был на заводе, и привык считать его частью самого себя. Мне прямо больно было смотреть на всю окружающую меня великолепную пышность и на мертвенно холодные голые стены. Я вспоминал нашу незатейливую квартирку в Гартфорде, где не было ни одной комнаты без хромолитографии или, по крайней мере, без трехцветной картины «Бог да благословит наш дом», висящей над дверями.
В гостиной у нас висело девять хромолитографий. А здесь, даже в моей громадной приемной комнате, не было ничего похожего на картину, за исключением разве чего-то вроде большого одеяла тканного или вышитого, местами заштопанного. Не было ни одной живой краски и ни одной фигуры на этом произведении искусств, что же касается соразмерности, то сам Рафаэль нашел бы ее ужасной даже после своей кошмарной картины, которую именуют «знаменитый картон Хамптонского Двора».
У него есть и еще несколько странных картин. Вообще для меня совершенно непонятно значение искусства Рафаэля; он писал, как птица поет; все его картины пресны и несообразны.
В замке не было также ни звонков, ни слуховой трубы. У меня было очень много слуг, которые постоянно торчали в передних, но, когда они были мне нужны, я должен был идти и звать их.
Не было ни газу, ни свечей; бронзовые чашки, до половины наполненные скверным маслом с горящей тряпкой, плавающей в нем, – было все, что считалось освещением. Много таких чашек висело по стенам, и их свет только слегка разрежал ночную темноту. Если нужно было выходить куда-нибудь ночью, то слуги провожали с горящими факелами.
Не было ни книг, ни чернил, не было стекол в отверстиях, которые назывались окнами. Ведь, кажется, пустяшная вещь стекло, а и оно делается важным, когда его не хватает. Но всего более чувствовалось отсутствие таких необходимых продуктов, как чаю, сахару, кофе и табаку.
Мне представлялось, что я другой Робинзон Крузо, попавший на необитаемый остров с более или менее прирученными животными вместо обыкновенного человеческого общества. Чтобы сделать сносным свое существование, я должен был изобретать, выдумывать, создавать. Я должен был напрягать мозги и действовать руками, вообще преобразовывать окружающую меня обстановку. Но это было мне по вкусу.
Одно только беспокоило меня вначале-слишком уж много интереса возбуждал я в народе. По-видимому, вся нация желала меня видеть.