Яма - стр. 47
– Он умеет разговаривать?
– Серый!
– Так доволен?
– Да.
– Счастливый мужик. Ему вот много для жизни не надо. Уже вижу, как ты открываешь дверь «Крузера», а он с радостным лаем запрыгивает на пассажирское сидение.
– Серый!
– Не превышай скорость слишком сильно и следи, чтобы окно было закрыто, – продолжал с абсолютной серьезностью. – Если Слава выставит голову, заработает конъюнктивит.
– Серый!
– Ладно-ладно. Перегнул. Отломалось. Выбрасываю, – поднял руки в знак капитуляции. – Чего пришла?
– Расспросить о той светловолосой девочке, которую ты называешь подругой.
– Откуда ты знаешь, какого цвета ее волосы?
– Мне мама сказала. Говорит, она миленькая.
– Нихр*на подобного. У мамы все милые и красивые.
– Так она еще и красивая?
– Я этого не говорил.
– Ну как же? Сказал.
– Я предположил, что мама так говорила.
– Она не говорила, – засмеялась Леська. – А вот ты – да.
– Просто заткнись.
Сестра еще сильнее захохотала.
А потом полезла к нему со своими дурацкими «обнимашками». Прижалась головой к груди, совсем как Ника днем. Вздохнула глубоко. Помолчала. Видимо, это чисто девчачья фишка – успокаиваться подобным пассивным способом.
– Я тебе ключи от квартиры оставлю. Если вдруг понадобится, ну знаешь, тихое место. Приводи свою подругу.
– Ты дурная, что ли? – глянул соответственно, как на полоумную. – Она не такая.
– Вот! А «таких» я бы тебе в свой дом не разрешила водить.
– Харэ, ладно? Не хочу о ней говорить.
– В таком ключе? – подняла к брату лицо. – Или вообще?
В душе ликовала, подметив Серегино сердитое «не такая». Не продолжил ведь настаивать, что Кузнецова – только друг.
«Очень хороший знак», – решила Леська.
– И так, и так.
– Окей, – кивнула. – Не хочешь, не будем.
Снова прижалась щекой к груди.
– Что я буду делать без тебя в Киеве?
– Жить.
– Приедешь ко мне? В гости?
– Приеду.
***
Он стоял один посреди огромной сцены актового зала. Сначала его выдрючил декан, следом – замдекана. И, конечно, особо активные члены педколлектива, имена и должности которых Град либо не помнил, либо просто не знал. Студпрофком от моральных порицаний удержался, только по их небезразличным взглядам и так стало понятно – они его ментально поддерживают. В конце главная из них, в лице Русланы Кузнецовой, с коротким сухим суммированием фактов попросила скостить для Сереги наказание.
Представители милиции и вовсе не распинались. Зачитали только какое-то административное распоряжение, которое касалось, в принципе, всех учащихся. Особых претензий к Граду у них не было, так как Закревич не пожелал писать заявление. Видимо, побоялся того, что его после такого социально сожрут и выср*т.
Остальных заинтересованных, как всегда, заткнули деньги отца.
Настоящее напряжение Сергей испытал, только когда пожелала выступить Кузя. Он был чертовски, мать вашу, против. Но не спихнешь же ее со сцены, в конце концов. Пришлось сжать волю в кулаки и молча терпеть ее воодушевленный рассказ о том, какой он, Сережа, прекрасный человек и друг. Приписала ему все, что можно… Нет, он, конечно, поддался эмоциям и вышел из себя именно потому, что ее обидели, но нахр*на об этом разжевывать тысячам любопытных и не очень людей?
Когда он смирился с мыслью, что спихивать ее со сцены недопустимо, некое чувство, привитое ему явно не воспитанием, оформилось в требовательное желание прикрыть Нику. Чтобы все эти придурки и дуры, мудаки и шлюхи, моралисты и заучки, ну и остальная масса в меру нормальных людей, перестали пялились на нее с такой интенсивностью.