Яма - стр. 46
– Это все?
– А что еще?
– Не хочешь спросить, почему я его избил?
– Я уже знаю, почему. Алина Кузнецова к нам на кафедру заходила.
– И что? Все? Ты не собираешься выписать мне пиз… – не хватило выдержки, чтобы замыливать свое удивление приличными словами. – И что случилось с отцом? Он «дал борща» с корвалолом?
– А что не так с отцом?
– Да он меня за меньшее в бараний рог скручивал!
– Перегорело, видимо, пока ты изволил явиться.
– Да ни в жизнь!
«Это нахр*н невозможно!»
– Папа очень удивился тому, что ты защитил эту девушку. Не просто же подрался... Она тебе нравится?
– Не надо пороть чушь, – яростно возмутился, натыкаясь взглядом на странную улыбку матери.
Перевел взгляд на Леську, та тоже светила зубами во всю свою физическую возможность. Дальше по кадру вообще все плачевно: у Славы то ли предобморочное состояние, то ли запор, то ли первые признаки более серьезной болячки.
Порывало напомнить им всем, что у него-то, в отличие от них, железный иммунитет. Хотя они и без дополнительных уведомлений должны знать.
– Бл*дь… Напридумывали уже, да? Не надо, ладно? Она… Кузя – просто мой друг. Ничего такого… особенного, – самому же не понравились заминки и паузы между словами.
В обычном человеческом понимании они указывали на нечто большее. То, что человек либо пытается укрыть, либо по каким-то тщедушным причинам не может озвучить.
Алеся кивнула. Двинувшись к выходу, за каким-то чертом притормозила около него. Тронула рукой предплечье.
– Любая страсть толкает на ошибки, на самые глупые толкает любовь[2].
– И к чему сейчас эта декламация? Вообще мимо. Прекращай лыбиться.
Леська с неким гребаным снисхождением, которое выказывала к Сергею лишь пару раз за всю жизнь, похлопала его по плечу.
– Зайду к тебе попозже.
– Не утруждайся. Ничего нового не раскопаешь. Ничего нет.
– Угу.
– Своему Славе будешь «угукать».
– Угу.
– Мам? Скажи ей что-то.
– Алеся, оставь брата, – вмешалась мать.
И тут же рассмеялась вместе с Леськой.
– Да идите вы…
***
В комнату, после тихого четырехтактного стука, вошла Леська. Град поморщился и отложил на край стола тетрадь, которую до этого бездумно вертел в руках. Не прятал. Знал, что сестра без спросу не возьмет.
Наблюдал за тем, как Алеся прошла к большому аквариуму. Заглянула через стекло, отыскивая расположение одной единственной черепахи.
Серега тихо, практически беззвучно, вздохнул. Его беспокоило то, что у сестры все еще сохранилось это механическое касание рукой к животу.
– Помнишь, какой она была, когда я ее принесла? – это уже шло, как чертова риторика. Задавала этот вопрос едва не в каждый свой приход. – Со спичечный коробок. А теперь…
– А теперь она на пенсии. Оставь животное, Буффало не любит внимание.
– Какая пенсия? Не сочиняй. Черепахи живут до восьмидесяти лет.
– Моя заслужила очень длинную мирную старость. Ей нравятся тишина и покой.
– Да, конечно, – склоняясь над аквариумом, постучала по стеклу, чтобы привлечь внимание животного.
Буфа даже глаза не открыла. Еще тот пофигист – любила «динамить» непрошеных гостей, и хозяина в том числе.
– Можно я ее покормлю?
– Грязный прием. Буффало уже ела. Не надо ее перекармливать. Она все-таки женщина.
– Бу-бу-бу. Женщина-черепаха с мужским именем.
– Когда вы уезжаете?
– Послезавтра.
– Слава как? Доволен?
– Почему ты у него не спросишь?