Я тебе Не сестра! - стр. 46
Очень ревнивым.
Избегать встречи с явным разочарованием,
Пить яд мягкого ликера,
Забывать выгоду, любить то, что вредно.
Думать, что небо в аду размещается;
Отдавать жизнь и душу разочарованию;
Это - любовь.
Тот, кто испытал ее – все это знает.
Дробя каждую строчку, парни по очереди говорили прописные истины, выраженные наблюдательным Лопе де Вега – одним из любимых драматургов мамочки, на письме.
Я знала этот стих… Знала, только в переводе, естественно, составленном для русско-язычного населения в довольно нестандартной рифме.
«… такой родной…»
Дослушав Рикардо, эхо которого застыло на языке Зарецкого, переводящего стихотворение с затаённой болью в глазах, расплылась в улыбке, испытывая злорадное удовольствие.
«Сам виноват! Перестал бы корчить из себя великомученика и рассказал о той, сто процентов, бредовой причине, не дающей и ему, и мне быть вместе – получал бы только наслаждение от любви!»
Взяв бокал шампанского, высушила тот одним глотком и поставила на столик, решительно приблизившись к бывшему опекуну.
– Ты не красиво переводишь… надо так:
Быть слабым, даже падать в обморок, и рисковать,
Быть в ярости, суровым, после нежным,
Открытым быть и все в себе скрывать,
Воодушевленным и губительным, небрежным,
Полуживым и к жизни воскресать,
Предателем и трусом, также мужественным, верным,
Забыть о благах всех, о том, что надо отдыхать,
Не находить себе под солнцем места,
Быть радостным и грустным, и смирения искать,
Высокомерным быть, сердитым, храбрым,
Довольным и себя обиженным считать,
Ревнивцем быть, и ветреным, непостоянным,
Открытой встречи с разочарованьем избегать,
Пить мягкого ликера яды,
Любить что вредно, свою пользу забывать,
Поставить все на карту, не искать награды,
Всю жизнь и душу разочарованью отдавать,
И думать, небеса послали испытанья ада.
Кому представилось все это испытать,
Тот знает, что любовь – есть горькая услада.
Неотрывно заглядывая в глаза любимого упрямца, видела, как чёрные зрачки расширяются по мере моего перевода, составленного ни кем иным, как любимой мамочкой, и прочитанным мною в подростковом возрасте, когда я наткнулась на рабочий дневник Воропаевой Дианы Николаевны.
«Такая реакция, будто из моих уст вырываются не просто слова, а тот самый наркотический яд, который был описан Лопе де Вега… который жил в моей крови с того времени, как Зарецкий стал моим опекуном, прекратив все отношения, кроме «родственных». – Я полыхала от эмоций.
Жара, будто соприкасающаяся с кожей лава, убивала меня.
Было нечем дышать.
Взгляд Виктора мешал мне дышать!
Не думая, сделала глубокий выдох… и выпрыгнула за борт яхты под гневный, испуганный вскрик Вити, ликующее восклицание Рикардо и запоздалый визг испанок, с ужасом подхватившихся с места.
Вода, на самом деле прохладная, но до безумия прекрасная, встретила меня с распростёртыми объятиями, пуская в свои глубины, смыкаясь над головой.
Пьянящий восторг заполнил сердце до основания, пока тело, остывающее в, казалось, самой приятной температуре воды, которую мне доводилось испытывать за всю жизнь, ликовало.
Глаза защипало от солёной воды, когда я открыла их, вынырнув из морских глубин, восторженно выкрикнув.
Яхта, прекратившая ход, оказалась не так уж и близко, поэтому мне пришлось приложить не малые усилия, чтобы доплыть до красивого белого судна, на борту которого, находясь в состоянии паники, метались несколько человек, высматривая мою сумасшедшую голову. Зарецкого среди них не было.