Я была хорошей женой, но после развода буду плохой бывшей - стр. 23

— Я пришел, потому что это мой долг. Я вел тебя к алтарю двадцать пять лет назад. – Он делает паузу, его холодные глаза встречаются с моими. – Значит, я должен быть рядом, когда этот... союз будет расторгнут. Провести тебя до конца. В этом я полностью согласен с Павлом.

— Конечно, ты согласен с Павлом! Вы же одинаковые! Он изменял жене, ты изменял жене!

Его лицо застывает. Губы сжимаются в тонкую белую ниточку. В глазах – не вспышка гнева, а что-то глубже, опаснее. Ледяная ярость.

– Замолчи, Мира, – его голос низкий, – не смей говорить о вещах, в которых ничего не понимаешь. Да, он мужчина, у него свои потребности...

– Потребности?! – вскрикиваю я. Голос рвется. – Все это для тебя нормально? Как и то, что я, возможно, вообще не родная дочь маме? Верно?! Так? Я права?!

Слова вылетают прежде, чем я успеваю их осознать. Слова Марии Николаевны, вчерашние, как раскаленный нож: "Может, ты не родная для Вики?.. Где порода твоей матери?.." Они жгли меня всю ночь, не давая уснуть.

Тишина.

Она повисает в воздухе, густая, звенящая, как натянутая струна. Отец замер. Весь его вид – спокойная мощь – вдруг сломался. Лицо стало каменным, мертвенно-бледным. Глаза, всегда такие холодные и оценивающие, расширились. В них мелькнуло что-то животное – шок, ярость, паника, но это длится всего лишь мгновение.

— Не смей, – цедит он сквозь зубы и раздувает ноздри, – Не смей говорить такое. Твоя мать… она святая женщина…

— Да, святая женщина… — смеюсь, — воспитала науглыша…

— Господи, что за бред ты несешь, Мира, — качает головой.

Мир вокруг меня качается, плывет. В ушах шумит. Я приваливаюсь к стене.

— Это правда? – шепчу я, и мой шепот звучит в оглушительной тишине как крик. – Папа… скажи мне правду.

— Правда в том, что ты дура, — папа вновь холодный и отстраненный. — Больше не задавай мне таких вопросов, Мира…

Адвокаты? Павел? Раздел имущества? Все это такая мелочь по сравнению с ложью длиною в сорок пять лет.

Телефон вибрирует на полке консоли у стены. Папа раздраженно подает мне мой смартфон:

— Это Паша.

Я прижимаю смартфон к лицу, не спуская взгляда с отца, который мог заставить мою маму воспитывать чужую дочь. Он мог.

— Я вместо водителя отца твоего отправил, — Павел на той стороне зевает.

И Паша бы мог устроить мне веселую жизнь. Выступил бы против развода и нашел бы, как меня заткнуть.

— Паш… — шепчу я.

— Что опять?

— Спасибо, — сглатываю и отступаю от отца, — спасибо за развод.

17. 17

— Я подписала, — резко кидаю увесистую папку с документами на полированный стол.

Раздается глухой шлепок дерева и бумаги. Паша лишь вскидывает бровь, не отрывая взгляда от меня.

Играется с ручкой: ручка скользит и постукивает по костяшкам, вертится с гипнотической ловкостью.

Лицо Паши слишком довольное, расслабленное. Да, я по его роже, по этому теплому румянцу на скулах и влажному блеску глаз, могу с уверенностью сказать: утренняя близость с беременной шлюхой была отменной.

— Может, какие-то вопросы… — начинает настороженный адвокат Паши: седовласый усатый мужик.

Его взгляд – цепкий, холодный, как сталь – скользит по моему лицу, пытаясь прощупать почву. От него несет затхлым запахом старых книг и дорогим одеколоном с нотками кожи.

— Никаких, — отвечаю я. — Я согласна со всеми пунктами.

Сажусь на жесткий кожанный стул напротив Паши. Он продолжает вертеть ручку, и ее металлический корпус тихо поскрипывает в его пальцах.