Все люди смертны - стр. 42

Петруччо пожал плечами.

– Я не говорю, что сию минуту, – поправился я.

Я огляделся. Лекарство было где-то здесь, сокрытое в травах, в этих красных и голубых порошках, но не в моих силах было отличить его; перед радугой этих склянок и реторт я был подобен незрячему, и Петруччо тоже. Лекарство было здесь, но никто на белом свете не мог его обнаружить.

– О Господи! – взмолился я и захлопнул за собой дверь.

Ветер задувал по вившейся вверх дороге. Облокотившись на каменный парапет, я разглядывал трепещущие языки пламени, вздымавшиеся со дна крепостных рвов. Вдали сиял огнями лагерь генуэзцев. А позади во тьме лежала равнина с безлюдными дорогами, заброшенными домами – необъятная и бесполезная, как море. Одиноко высившаяся на скале Кармона была островком, затерянным в море. Ветер доносил запах горящего колючего кустарника, взлетающие от костров искры рдели в холодном воздухе. Они жгут кусты на холме, это длится уже третий день, подумал я.

Шум шагов, звяканье стали заставили меня встрепенуться. Они двигались цепочкой вслед за стражником, что нес факел; руки у них были связаны за спиной; мимо проследовал стражник, за ним толстая краснощекая женщина, потом старуха, дальше, понурив голову, шла молодая женщина, лица ее не было видно, за ней хорошенькая девица, позади брел бородатый старик, а за ним еще один; они не прятались, чтобы избежать смерти; и вот им предстояло умереть.

– Куда вы их ведете? – спросил я.

– К западной стене, там склон круче.

– Их не слишком много.

– Больше никого не нашли, – заметил стражник и, повернувшись к узникам, приказал: – Давайте пошевеливайтесь.

– Фоска! – крикнул один из них резким голосом. – Позволь поговорить с тобой, не отправляй меня на смерть.

Я узнал его; это был Бартоломео, самый старый и жалкий из нищих, что стояли с протянутой рукой на паперти у собора. Стражник легонько подтолкнул его:

– Шевелись.

– Я знаю лекарство! – упрямо выкрикнул старик. – Позволь поговорить с тобой.

– Что за лекарство? – спросил я, подходя к нему.

Прочие узники скрылись во тьме.

– Лекарство. Оно спрятано в моем доме.

Я вгляделся в лицо нищего: он явно лгал. Губы его дрожали, несмотря на ледяной ветер, на пожелтевшем лбу выступили капли пота. Прожив на свете больше восьмидесяти лет, он все еще боролся, чтобы избежать смерти.

– Ты лжешь, – обвиняющим тоном произнес я.

– Клянусь Священным Евангелием, что не лгу. Отец моего отца привез его из Египта. Если я солгал, можешь убить меня завтра.

Я оборотился к Руджеро:

– Пусть этого человека доставят во дворец вместе с его лекарством.

Перегнувшись через зубцы стены, я, уже не питая надежды, бросил последний взгляд на пляшущие в ночи огни. Тишину разорвал страшный крик, он донесся от западной стены.

– Возвращаемся! – резко повелел я.

Катерина сидела в углу у камина, завернувшись в одеяло; она шила при свете факела. Когда я вошел, она не подняла глаз.

– Отец, – пролепетал Танкред, – Кунак больше не шевелится.

– Заснул. Дай ему поспать, – сказал я.

– Он уже совсем, совсем не шевелится.

Наклонившись, я дотронулся до блеклого бока старого пса:

– Он умер.

– Умер! – повторил Танкред.

Его румяное личико сморщилось, и из глаз полились слезы.

– Пойдем отсюда. Не плачь, – сказал я. – Будь мужчиной.

– Он умер навсегда, – сквозь плач выговорил сын.