Все люди смертны - стр. 32

– Как вам идет это платье, – сказала Флоранс.

– Это вы выглядите очаровательно.

– Коктейли восхитительны.

– Мое собственное изобретение.

Они пили коктейли, разглядывали Регину. Вновь звонили в дверь; она вновь улыбалась, они улыбались, и смотрели, и слушали. В их доброжелательных, недоброжелательных, плененных ею глазах ее платье, лицо, убранство студии переливались тысячью огней. И все по-прежнему выглядело правдоподобно. Блестящий прием. Если бы только она могла не смотреть на Фоску…

Регина повернула голову. Она так и знала: он не отрывал от нее глаз, в его взгляде она прочла жалость, он видел ее насквозь. Она взяла со стола блюдо с пирожными и передала гостям:

– Угощайтесь.

Дюлак впился в пирожное с кремом, и рот его наполнился вязкой темной массой. «Это миг моей жизни, – подумала Регина, – драгоценный миг моей жизни во рту Дюлака. Они впитывают мою жизнь ртом, глазами. И что потом?»

– Что-то не заладилось? – произнес чей-то ласковый голос.

Это был Санье.

– Да, все идет наперекосяк, – ответила Регина.

– Завтра вы подписываете договор на «Бурю», премьерные спектакли «Береники» прошли с триумфом, и вы утверждаете, что все идет наперекосяк?!

– У меня скверный характер, – сказала она.

Санье сделался серьезным.

– Напротив, – сказал он.

– Напротив?

– Не люблю самодовольных людей.

Он смотрел на нее с таким дружелюбным видом, что в сердце Регины родился ответный отклик. Она сгорала от желания сказать слова, идущие от сердца, и сделать так, чтобы хоть этот миг был истинным.

– Я думала, вы меня презираете, – сказала она.

– Я?!

– Да. Когда я рассказывала вам о Маско и Флоранс, это было низко…

– Мне кажется, вы не способны на низкие поступки.

Она улыбнулась. В ней вновь взметнулось пламя: если бы я захотела… Ей хотелось сгореть в этом страстном, чуждом зла сердце.

– Я думала, вы сурово осудили меня.

– Это ошибка.

Она взглянула ему прямо в глаза:

– А что вы думаете обо мне в глубине души?

– В вас есть нечто трагическое, – поколебавшись, сказал он.

– Что?

– Ваша тяга к абсолюту. Вы созданы, чтобы верить в Господа и уйти в монастырь.

– Избранных чересчур много. Много святых. А мне надо было бы, чтобы Бог любил лишь меня.

Вдруг пламя разом угасло. Фоска стоял в нескольких шагах от нее и наблюдал за ней. Он видел ее, видел, что на нее смотрит Санье, он глядел на Санье, который смотрел на ту, что пыталась вспыхнуть в его сердце; он видел пересечение слов и взглядов, игру зеркал, пустых зеркал, взаимно отражающих лишь собственную пустоту. Регина резко протянула руку к бокалу шампанского.

– Хочется пить, – сказала она.

Она осушила бокал и наполнила его вновь. Роже сказал бы: «Не пей», а она пила бы и курила сигареты, и голова ее тяжелела бы от отвращения, бунтарского порыва и шума. Но Фоска ничего не говорил, он следил за ней, он думал: «Она пытается, пытается». И правда, она пыталась: игра в хозяйку дома, игра в славу, в обольщение, все это было одно: игра в жизнь.

– Вам весело! – бросила она.

– Время идет, – ответил он.

– Вы насмехаетесь надо мной, но вам меня не запугать!

Она посмотрела на него с вызовом. Вопреки ему, вопреки его понимающей усмешке, ей хотелось еще раз ощутить ожог собственной жизни; она могла сорвать с себя одежду и танцевать голой, могла убить Флоранс: то, что произойдет потом, не имело значения. Хоть на минуту, на секунду она превратится в пламя, что разорвет ночную тьму. Регина рассмеялась. Если она в единый миг разрушит и прошлое, и будущее, то уверится, что этот миг существует.