Все люди смертны - стр. 30
– А для вас?
– Он пекся не обо мне.
– Но он был прав или нет?
– Не могу отвечать за него.
– Можно подумать, что вы восхищаетесь им.
Он покачал головой:
– Я не способен восхищаться.
Регина в растерянности прошлась по комнате.
– А я? – тихо спросила она.
– Вы?
– Я кажусь вам ничтожной?
– Вы слишком много думаете о себе, – сказал он. – Это нехорошо.
– А о чем я должна думать?
– О, я не знаю.
Регина спустилась со сцены. Фоска сидел в полутьме, в глубине пустого зала; она направилась к нему. Ее остановил голос:
– Регина!
Она обернулась: это был Роже.
– Ты не хотела, чтобы я пришел? – спросил он. – Меня пригласил Лафоре, а я так жаждал увидеть твою Беренику…
– С чего бы мне не хотеть?.. – спросила она.
Регина удивленно смотрела на Роже. Прежде ей казалось, что ее обрадует их встреча: еще недавно ее глубоко трогало все, что касалось ее прошлого. Но Роже держался непринужденно и отстраненно.
– Регина, ты восхитительная Береника. Тебе равно удаются и трагедия, и комедия. Уверен, скоро ты сделаешься лучшей актрисой Парижа.
Голос его чуть дрожал, уголок рта нервно подергивался. Он был взволнован. Она бросила взгляд в зал: кресло Фоски опустело. Он, тот, кто мог запомнить, видел ли он? Понял ли он, что ее невозможно перепутать ни с одной другой женщиной?
– Ты очень любезен, – сказала она Роже.
До нее дошло, что молчание затянулось. Роже с вниманием и тревогой разглядывал ее.
– Ты счастлива? – спросил он вполголоса.
– Ну да… – ответила Регина.
– Выглядишь усталой…
– Это все репетиции.
Регина чувствовала себя неловко под его взглядом, она уже отвыкла, чтобы ее разглядывали с таким пристальным интересом.
– Ты находишь, что я подурнела?
– Нет, но ты переменилась, – сказал он.
– Возможно.
– Прежде ты бы возмутилась, если бы я сказал, что ты переменилась. Ты так страстно хотела оставаться верной себе.
– Значит, я переменилась, – тихо сказала она и сдержанно улыбнулась. – Пора прощаться, меня ждут.
Он на миг задержал ее руку:
– Мы еще увидимся? Когда?
– Когда захочешь. Просто позвони мне, – безразлично бросила она.
Фоска ждал ее у входа в театр.
– Простите, я задержалась, – сказала она.
– Не извиняйтесь, я люблю ждать… – заметил Фоска. Он улыбнулся. – Прекрасная ночь. Вернемся пешком?
– Нет. Я устала.
Они сели в такси. Она молчала. Ей хотелось, чтобы говорил он – искренне, не раздумывая, но за весь путь он так ничего и не сказал. Она вошла в спальню, начала раздеваться, а он по-прежнему молчал.
– Ну что, Фоска, – начала она, – понравился вам спектакль?
– Мне всегда нравится смотреть на вашу игру, – ответил он.
– Но хорошо ли я сыграла?
– Полагаю, да.
– Полагаете? Вы не уверены? – вскинулась она.
Он промолчал.
– Фоска, – сказала она, – вы когда-то видели на сцене Рашель?
– Да.
– Она играла лучше, чем я? Намного лучше?
– Не знаю… – Он пожал плечами.
– Но вы должны знать, – настаивала она.
– Играть плохо или хорошо – я не знаю, что означают эти слова, – нетерпеливо заметил он.
Регине показалось, что в сердце у нее разливается пустота.
– Да очнитесь же, Фоска! Вспомните! Ведь это было, вы приходили на каждый мой спектакль; казалось, вы очарованы… Однажды вы даже сказали: «Мне хотелось бы заплакать».
– Да, – протянул он с неловкой улыбкой, – мне нравилось смотреть на вашу игру.
– Но почему? Разве не потому, что я хорошо играла?