Все люди смертны - стр. 29

Регина понимающе улыбнулась. «Он смотрит на нее, как смотрел на меня Роже», – мелькнула у нее мысль. Он чувствует усталость Флоранс, делит с ней радости и заботы, дает ей советы, она царит в его сердце: они пара. Регина встала:

– Теперь мне пора идти.

Улыбки, нежное воркование – все это было не для нее, как и простое человеческое понимание. Открыв дверь, она погрузилась в одиночество. В одиночестве она перешла Сену, она шла к отделанной красным квартире. Но это было не прежнее, гордое одиночество. Просто женщина, заблудившаяся под небом.

Анни не было дома, дверь Фоски была закрыта. Сняв перчатки, Регина застыла в неподвижности. Большой стол, занавеси, безделушки на полках, – казалось, все эти предметы спят. Можно было подумать, что в доме мертвец и вещи в страхе притворяются несуществующими. Она нерешительно сделала несколько шагов: никакого отклика. Регина вынула пачку сигарет, переложила ее в сумку; курить ей не хотелось, вообще ничего не хотелось. Даже ее лицо в зеркале было безжизненным. Она поправила прядь волос, направилась к комнате Фоски и постучала в дверь.

– Войдите.

Он сидел на кровати и со старательным видом упорно вязал длинное полотнище из зеленой шерсти.

– Хорошо поработали?

– Очень плохо, – сухо ответила она.

– Завтра выйдет лучше, – сочувственно произнес он.

– Нет, – сказала она.

– Конечно, все повернется к лучшему.

Она пожала плечами:

– Вы не могли бы оставить на минуту ваше творение?

– Как пожелаете.

Он с сожалением отложил шарф.

– Чем вы занимались? – спросила она.

– Вы же видите.

– А пьеса, которую вы мне обещали?

– Ах, эта пьеса!.. – Он добавил извиняющимся тоном: – Я надеялся, что все сложится иначе.

– Что именно? Что мешает вам работать?

– Я не могу.

– Вы не хотите.

– Не могу. Я желал помочь вам. Но не могу. Что мне сказать людям?

– Написать пьесу несложно, – бросила она, теряя терпение.

– Для вас это естественно, ведь вы одна из них.

– Попытайтесь, вы ведь еще ни слова не вывели на бумаге.

– Я пытаюсь, – сказал он. – Временами один из моих персонажей начинает дышать, но тотчас угасает. Они рождаются, живут, умирают, и мне больше нечего сказать о них.

– Но ведь вы любили женщин, – возразила она. – У вас были друзья-мужчины.

– Да, – согласился он. – У меня есть воспоминания, но этого недостаточно.

Фоска закрыл глаза, – казалось, он отчаянно пытается вспомнить что-то.

– Нужно немало сил, – тихо произнес он, – немало гордости или любви, чтобы верить в то, что людские поступки имеют значение и что жизнь человека превозмогает смерть.

Она подошла к нему:

– Фоска, для вас моя судьба не имеет значения? – У нее перехватило дыхание, она со страхом ждала его ответа.

– О, вам не следовало спрашивать меня об этом, – попытался он уклониться от ответа.

– Почему?

– Вас не должно беспокоить то, что я думаю. Это слабость.

– Слабость… – повторила она. – Значит, потребовалось бы больше мужества, чтобы убежать от вас?

– Я знал одного мужчину, – сказал Фоска. – Он не бежал, он смотрел мне в глаза, слушал меня. Но это было его решение.

Она ощутила ревность к этому незнакомцу:

– Разве он был не такой, как другие, бедняга, тщетно пытающийся существовать?

– Видимо, да, – ответил Фоска, – но он не питал никаких надежд.

– Стало быть, важно делать то, что задумал? – спросила она.

– Для него это было важно.