Все люди смертны - стр. 15
– Ты никогда не умела танцевать, – сказала она Сильвии. – Ты слишком благоразумна. – Она опустилась в кресло и обратилась к Роже: – Дай мне сигару!
– У тебя сердце заболит, – ответил он.
– Ну и что! Меня стошнит, все развлечение.
Роже протянул ей сигару, она тщательно раскурила ее и затянулась; во рту появился горьковатый привкус: по крайней мере, это было нечто настоящее, плотное, осязаемое. Все прочее казалось далеким: музыка, голоса, смех, знакомые и незнакомые лица, чьи отражения бесконечно множились и разлетались в зеркалах кабаре.
– Должно быть, вы чувствуете опустошенность, – сказал Мерлэн.
– Мне все время хочется пить.
Она выпила еще бокал шампанского. Пить, еще и еще. И несмотря на это, ее сердце стыло. Только что она пылала: зрители повскакивали с мест, кричали, аплодировали. Теперь они улеглись спать или же болтают, и ей стало холодно. А он, он что, тоже спит? Он не аплодировал, сидел и смотрел на нее. «Он смотрел на меня из глубин вечности, и Розалинда сделалась бессмертной. Если бы я верила в это! – пронеслось у нее в голове. – Если бы я могла в это поверить!» Она икнула, язык сделался ватным.
– Почему никто не поет? Если людям весело, они поют. Вам ведь весело, так?
– Мы рады вашему успеху, – произнес Санье с задушевным и многозначительным видом.
– Тогда спойте.
Санье улыбнулся и вполголоса затянул американскую песенку.
– Громче! – потребовала она.
Он не стал повышать голос. Она прикрыла рукой его рот и гневно приказала:
– Замолчи! Петь буду я!
– Не устраивай скандала, – прошептал Роже.
– Какой же это скандал, если я спою?
И она аффектированно начала:
Голос не повиновался ей; она откашлялась и начала снова:
Она икнула и почувствовала, что кровь отхлынула от лица.
– Простите, – светским тоном пробормотала она. – Пойду в туалет, – может, вырвет…
Слегка пошатываясь, Регина проследовала через зал. На нее смотрели все: друзья и совсем незнакомые люди, посетители, официанты, метрдотель, но она прошла сквозь эти взгляды, будто привидение сквозь стену. В зеркале над раковиной она обнаружила собственное отражение: бледное лицо, напряженные ноздри, комочки пудры на щеках.
– Вот и все, что осталось от Розалинды.
Она склонилась над чашей унитаза, и ее вырвало. Что теперь? – подумала она.
Она спустила воду, промокнула рот и уселась на край унитаза. Пол, вымощенный плиткой, голые стены, – будто это операционная, или монашеская келья, или палата в доме умалишенных. Ей не хотелось возвращаться в зал; те, кто остался там, ничем не могли ей помочь, не смогли даже развлечь сегодня вечером; она скорее останется здесь на всю ночь, на всю жизнь, замурованная в белых стенах, в одиночестве, погребенная, забытая. Она поднялась. Ни на миг она не могла забыть о нем, о том, кто не аплодировал, а лишь пожирал ее взглядом, не имевшим возраста. Это мой шанс, мой единственный шанс.
Взяв в гардеробе пальто, она уже на выходе крикнула им:
– Пойду проветрюсь!
Выйдя из ресторана, она остановила такси:
– Отель «Гавана», улица Сент-Андре-дез-Ар.
Она прикрыла глаза, несколько секунд ей удавалось сохранять внутреннее безмолвие, потом мелькнула усталая мысль: «Это дурацкая выдумка, я в нее не верю». Она заколебалась. Можно было постучать в перегородку и велеть отвезти ее в «Тысячу и одну ночь». И что потом? Верить или не верить? Что толку в словах? Ей был необходим он.