Вокруг державного престола. Батюшка царь - стр. 38

Российское государство, которым он правил, считалось богатейшим в Европе. Своей огромной территорией, богатствами недр, лесов, озер и рек оно ошеломляло воображение иноземных правителей и вызывало зависть. Но именно он, царь Алексей Михайлович, был царем всей этой необъятной земли с ее богатствами, недрами и людьми. Чувство хозяина, которое было ему уже знакомо, приятно льстило самолюбию, оно подогревало спрятанную в глубине его сердца гордыню и тщеславие. Но эти чувства не могли им полностью завладеть, так как не доставляли ему искренней душевной радости, которую он получал от прочтения богословских книг в своей библиотеке, от бесед и общения с близкими ему по духу людьми, которых он уважал и особенно почитал. И он знал этому причину. Осознание своей власти над людьми и упоение ею хотя и были знакомы ему, но не могли укорениться и полностью завладеть его сердцем и помыслами. И он был уверен, что такое никогда не произойдет. Потому что, и это он тоже понимал, он был, есть и будет плоть от плоти простого народа, его крестьянского общинного бытия и прочного народного духа. Крепкой занозой сидело в нем, как и в его боярах, окружавших его престол и строивших вместе с ним государство, почитание родового начала, дедова рода и старшинства, как это происходило в каждой отдельно взятой патриархальной семье. Да, он был царь, но в тоже время он был им и отец, глава единой общинной и государственной семьи. И все люди в его государстве, будь они богатые или бедные, являлись для него будто детьми, о которых он обязательно должен был заботиться, как и подобает отцу и главе семьи. И именно поэтому знакомые с детства атрибуты царской власти и роскоши, все эти пышные почести, щедро воздавшиеся ему по праву престолонаследия, хотя и возвеличивали, подчеркивая его превосходство, и утверждали могущество и самодержавную власть, никогда не могли поработить и завладеть им полностью. К тому же за его спиной стоял патриарх, олицетворявший не менее значимую для него высшую духовную государственную власть и имевший на него влияние. И также хорошо Алексей помнил наказ своего отца царя Михаила Федоровича, который тот дал ему перед кончиной: «Живи, сын, по правде и совести и руководствуйся Божьим словом…» и который он дал зарок соблюдать.

Сцена последнего свидания с умирающим отцом вновь возникла перед его глазами так живо, как будто вчера.

Вспомнился ему тягучий липкий страх, который охватил его, когда он увидел сделавшееся чужим и спокойным уже мертвое лицо отца. Его тогда захлестнуло острое горе из-за осознания потери родного и любящего человека, бессилие от понимания, что теперь отца с ним рядом больше не будет, что он ушел навсегда. Как будто между ним и отцом упала вдруг с неба на землю с гулким стуком огромная и глухая каменная стена. Тогда, оставшись один после похорон в своих покоях, он повалился на постель и долго плакал навзрыд, понимая, что отныне одинок, ощущая страх и почти детскую беспомощность. И даже любовь и поддержка матери не могли утихомирить его боль от потери.

Потом состоялся Земский собор, и его провозгласили царем. Он видел чуткие лица бояр, страдающие и все понимающие глаза патриарха Иосифа, чувствовал, как его поддерживают под руки Морозов и двоюродный брат отца, его дядя Никита Иванович Романов. Видел среди толпы качающееся скорбное лицо своей матушки Евдокии Лукьяновны и понимал, какой груз ответственности и крест отныне возложены на его плечи. Но главное, что он понял тогда: он не один. Его поддерживали, о нем по-отечески заботились окружающие его убеленные сединами взрослые серьезные мужи. Он знал, что бояре его хитрые, умные, бывают жестоки, коварны и беспринципны, что не всем можно доверять, и с ними надо ухо держать востро. Но все же на ближних своих бояр, особенно на Морозова и Романова, а из духовенства на патриарха Иосифа и Вонифатьева он мог опереться и услышать от них сердечный и дельный совет. Это потом он понял, как ошибался, но все равно не стал бы ничего менять. Спустя месяц после кончины отца умерла матушка, и он снова погрузился в горе, был растерян, подавлен и вряд ли осознавал, что делать дальше и как жить. И снова его окружили теплом и заботой Морозов, патриарх Иосиф и Вонифатьев, ободряя, утешая и вселяя надежду, что впереди будет полегче. Он никогда не забудет это. Как и своих задушевных бесед с патриархом Иосифом по вечерам, который втолковывал ему, что «власть – не только царские почести и могущество, а еще и тяжелая, порой мучительная ноша, и твой крест, Алексей…»