Вокруг державного престола. Батюшка царь - стр. 40
Для расселения прибывших знатных гостей подготовили специальные гостевые избы за главными боярскими хоромами. Там же должна была расположиться в амбарах на соломенных тюфяках приехавшая дворовая челядь. Из столовой палаты к кострам подвозили на телегах воду в бочках, в мешках вяленое мясо, хлеб, рыбу и соль, муку на блины.
Все суетились и бегали из одного конца подворья в другой, меся сапогами расползающийся грязный снег и таская на спинах мешки и корзины с амуницией, оружием и мелкой хозяйственной утварью. Необходимо было поскорей накормить, напоить и разместить на ночлег огромную массу прислуги и лошадей. В воздухе стояли невообразимый шум и гам. Но в этой огромной и орущей толпе, кажущейся на первый взгляд неорганизованной и бессмысленной, каждый занимался порученным ему от командира или положенным по уставу делом. Стая стрижей, голубей, воробьев и ворон, которым до этого вольготно жилось на огромном боярском подворье, вспугнутая движением огромного количества повозок, людей и животных с отчаянным шумом и гвалтом взмыла в небо и как угорелая носилась над головами.
За оградой боярской усадьбы царили относительные спокойствие и тишина. На поле, расстилавшемся до горизонта, преломляясь в лучах солнца, блистал сияющими брызгами и слепил глаза нетронутый снежный наст. Небо висело над ним бездонным и опрокинутым ярко-синим колодцем.
Царские сани стояли отдельно, окруженные красно-кафтанными стрельцами. Бояре, дворяне собирались группами и вполголоса переговаривались, нетерпеливо поглядывая в сторону царских саней. Все ожидали, когда царь проследует в дом.
Боярин Морозов поспешил к себе домой, проверить и отдать последние необходимые распоряжения по царскому приему.
У отсидевшегося ногу до мурашек царя Алексея Михайловича, когда тот выпрыгнул из саней, на румяном и благодушном лице сияло выражение искреннего удовольствия. На душе у него в этот момент сделалось так славно и хорошо, что захотелось кричать. Он бы и крикнул, но ограничился тем, что, подойдя к большому сугробу с края дороги, с размаху пнул его ногой.
В этот момент у него за спиной раздались чьи-то стоны и оханья.
Царь обернулся и увидел возле саней неловко топтавшегося с бледным и перекошенным лицом боярина Василия Петровича Шереметева, обязанностью которого было следить за действиями царского конюшего, распрягавшего в этот момент лошадей.
– Что с тобой, Василий Петрович? Чаю, не заболел ли, – участливо поинтересовался Алексей Михайлович.
– Ох, царь-батюшка, прости, что потревожил твою царскую милость. Живот так сильно скрутило, не дохнуть, не выдохнуть, может селёдки вчера на ужин объелся…, – признался, морща лицо, бедолага. Он мог бы добежать уже до уборной на боярском подворье, но дворцовый этикет не позволял это сделать: никто не смел, идти впереди царя на подворье, кроме охраны.
– А ты найди в снегу укромное место, да и справь нужду…, – добродушно посоветовал Алексей Михайлович.
– Ох, спасибо, милостивец. Да, только где же такое найти, царь-государь? Народу-то вон, сколько шастает…, – страдальчески простонал Шереметев.
– А ты подальше в поле беги, будто зайчик: снег-то глубокий. Присядешь в сугроб, – тебя и не видно, – и Алексей Михайлович усмехнулся, до того ему понравилось экспромтом придуманное сравнение громоздкого и неуклюжего боярина Шереметева с маленьким зайчиком. Шереметев вымученно охнул: