Визит в абвер - стр. 16
Постучав в массивную, дубовую дверь и услышав из-за нее приглушенный басовитый голос, Павел переступил порог. В этом доступном далеко не для всех кабинете он уже бывал. Помнил, как расставлена в нем мебель, куда ведет от двери узкая, зашарканная сапогами ковровая дорожка, откуда встречает вошедшего пытливый взгляд шефа. Он знал, что широкий простенок слева весь занавешен картой прифронтовых районов Советского Союза. Этой карте Баркель вверял свои важнейшие тайны и потому непроницаемые шторы, скользившие по металлическому шнуру под самым потолком, надежно оберегали ее от постороннего глаза. Противоположный простенок, наоборот, был весь на виду, он предназначался для всеобщего обозрения. Разные золоченые рамы, подвешенные высоко и с наклоном, окаймляли портреты двух «великих» личностей, перед которыми преклонялся Баркель: Отто Бисмарка и Адольфа Гитлера. Сам шеф восседал наискосок от них, за столом из красного дерева, перегораживавшем угол между простенком с картой и наружной стеной. До блеска отполированная кромка стола отражала, подобно зеркалу, властное лицо хозяина кабинета, располагавшегося в глубоком кресле. Этому ни что не мешало, так как шеф, вызвав к себе кого-либо, убирал со стола все бумаги.
Однако, прикрыв за собой дверь и скользнув по кабинету неуловимым со стороны взглядом, Хрусталев успел заметить перемены. Штора с карты была сдернута, на столе перед шефом ворохом лежали бумаги. Поскольку он помнил, к кому идет, то, естественно, постарался сразу же оценить эти перемены. Вероятно, их следовало понимать так: если ты охотник за тайнами, то можешь постараться убить сразу двух зайцев. Хочешь, пошарь глазами по карте, конечно, украдкой, чтоб, упаси бог, не заметил шеф. Если у тебя сильно развито зрение, особенно боковое, подойди для разговора поближе к столу, к разбросанным по нему бумагам, авось и выудишь что-нибудь. Ведь все они наверняка секретны. Столько соблазнов для контрразведчика!..
Отправляясь на задние, считаю своим долгом поставить Вас в известность о нижеследующем.
«Утром в день отлета по поручению гауптмана Шустера я сбегал в пошивочную мастерскую позвать в штаб писаря. Названная личность на обратном пути вела себя крайне подозрительно. Господин писарь вступил со мной в беседу, цель которой стала ясна, лишь когда подошли к штабу. Короче говоря, он осмелился дать мне преступный совет: после приземления в русском тылу сразу же добровольно сдаться местным властям. О чем и довожу до Вашего сведения. Сегодня я улетаю, но писарь остается с Вами, и он сможет причинить германской разведке много бед. Как поступить с ним, знаете сами.
Искренне преданный Вам Ромашов.»
Читая, Хрусталев не торопился. В его распоряжении осталось бы слишком мало времени. А надо все обдумать, взвесить, решить. Он, конечно, допустил ошибку. Большую, непростительную для разведчика. Нельзя было ни возвращаться вместе, ни тем более заводить разговор. Пусть даже безобидный. За нами могли следить – промелькнула было такая мысль. Теперь же ясно – следили. От мастерской до штаба. И все заранее продумали и подстроили: и срочный вызов, и переоформление документов. И то, что все это должно было завершиться заявлением Ромашова. Неизвестно только, чье это сочинение: Ромашова или гауптмана? Поди, проверь теперь. Неужели Ромашова? Парень, видать, легкомысленный, наплести все мог. Сам или под диктовку? Или тут он вообще ни при чем. Обошлись без него.