Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III) - стр. 27

Лежбище, выбранное им здесь, его устраивало. Правда, выбрал его не он, а его давнишний приятель из Баку Исмаил Аскеров. С ним Семён подружился ещё в 60-х годах, когда внештатничал в бакинской «вечёрке». Исмаил стал первым героем его первой очерковой зарисовки, опубликованной в «вечёрке». Марку Исаевичу Пейзелю, ответственному секретарю, она очень понравилась. В принципе, это он послал Сёму сделать материал об этом Аскерове, сказав, что знакомый ему проректор отзывался о нём как о человеке, которого ждёт большое будущее. Марку Исаевичу нужно было с ним познакомиться. Тот уже заканчивал химфак института нефти и химии, а сын Пейзеля, Миша, которого дома и на улице все называли Микой, готовился поступать туда же. Ему необходим был репетитор.

Теперь он не прыщавый и откормленный колобок Мика, а Михаил Маркович Пейзель – доктор химических наук, руководитель секретнейшей лаборатории крупнейшего в СССР Сумгаитского химкомбината. Весь из себя. Вальяжный. Смотрит на всех свысока. На гладком лице его не осталось даже меточек от тех прыщей. Внешне – вылитый мать. От отца – ни чёрточки. Ни в наружности, ни в характере. Да и на добросердечную Лилечку, матушку свою, он, нравом своим, тоже не походил.

Загадочная штука, эта природа. Такое, как ни странно, сплошь и рядом. И поговорка «яблоко от яблони не далеко падает» в приложении к людям – чистой воды враньё. Яблоки – точно, а человеческие дети – никогда. То, что плоть от плоти – распознаётся, а вот по начинке, то есть, по сути, они в большинстве своём отличаются не только от отцов с матерями, но и друг от друга. Словно не от одного семени.

Марк Исаевич, царство ему небесное, был прямой противоположностью своему сыну. Мягкий, чуткий, открытый. Не зря его, по сию пору, вспоминают добрым словом. Подумать только, скольким ребятам, которые сейчас ходят в мэтрах прессы, он поставил перо! Не сосчитать. И он, Семён Мишиев, наверняка, стал бы одним из газетных львов, если бы его, в своё время, не затянули на волчью тропу, где он нос к носу столкнулся с Михаилом Пейзелем.

Семён потянулся к нему, как к родному. И… ожёгся. Мика был чёрств, холоден и высокомерен. Ни в отца, ни в мать и, как он потом узнал, совсем не в сестру. Мишиев в то время видел её подростком. Пару раз, не больше. Один раз у них дома, когда Семён по какому-то делу зашёл к ним. Девочка с трагическим выражением лица выпиликивала на скрипке «Широка страна моя родная», а Марк Исаевич выговаривал ей:

– Алёнушка, дочка, ведь это не похоронный марш. Смычок у тебя заикается. Звук неполный, не напевный…

– Очень даже напевный, – сдуру вмешался Семён.

Марк Исаевич исподтишка пригрозил ему кулаком. А когда Лена закончила с песней и собиралась покинуть комнату, Пейзель, как бы невзначай, словно, что припомнив, остановил её:

– Дочка, помнишь, намедни, в зоопарке, я тебе показал на медведя и сказал, что он очень необычный?

– Помню. Только ты не объяснил почему?

– Сейчас объясню. Этот медведь, Алёнушка, тот самый, который наступил на ухо Сёме Мишиеву. Вот этому молодому человеку.

Девочка прыснула смехом и выбежала из комнаты.

– Получил?! Не лезь, куда не надо, – по-мальчишески высунув язык, выговорил Пейзель.

Другой раз он видел её с родителями в русском драмтеатре. В антракте он вместе с ними в буфете пил кофе. Вот и всё. После этого с Леной ему долго ещё больше не доводилось встречаться. Правда, Сёма слышал, что она закончила мединститут и вышла замуж за азербайджанца. Для Баку ничего необычного в этом не было. Всё здесь давным-давно перемешалось. Азербайджанец женился на еврейке, еврей на русской, русский на армянке, армянин на азербайджанке, татарин на лезгинке… И наоборот. И никому в голову не приходило осуждать это. Во всяком случае, бакинцам. Что же касается тех, кто приехал из сельских районов, то, что с них было взять? Деревенщина, она и в Париже деревенщина. Их по сию пору называют «чушками». Впрочем, Баку и не таких обтёсывал…