Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III) - стр. 28
В общем, кроме того, что Лена Пейзель сочеталась браком с азербайджанцем и стала врачом, Мишиев ничего о ней не знал. Но жизнь штука удивительная. Столкнёт кого угодно. И делает она это явно по сценарию, написанному, наверняка, неземным разумом. В нём каждый эпизод продуман, непреложен и обязательно разыгрывается с непостижимой часовой отмеренностью, с прямо-таки пугающей таинственной взаимосвязью, а главное, не укладывающейся в сознание, логикой.
Глава третья
ЗНАК ЗВЕРЯ
Докладная. «Арап» двух господ. Беркутины.
1.
Откуда Мишиеву было знать, что остановивший его в то утро сосед по лестничной площадке, имевший свою сапожную мастерскую, Гамлет Бабаян, не подозревая того, выведет его на забытую уже им Елену Пейзель. Гамлет, как выяснилось, заболел диабетом и нуждался в хорошем враче-эндокринологе, а таковых на весь Баку, по словам сапожника, один-единственный – доктор Кулиева, главврач клиники работников морского пароходства.
– У ней столько клиентуры… – Гамлет завёл глаза под брови. – Очередь на полгода вперёд. Если даже я выстою её, она меня отфутболит.
– Почему?! – удивился Семён.
– Муж у ней турок. А турки армян ненавидят.
– Судя по её фамилии, он азербайджанец.
– Какая разница! Они те же турки, – набычился сапожник.
Мишиев досадливо чертыхнулся. Переубеждать Гамлета в обратном – дело глухое. Безнадёжное занятие. Он пытался. И не однажды. А как-то, когда Семён, в очередной раз и особенно рьяно стал доказывать ему, что азербайджанцы ни к туркам, ни к их армянским гонениям никакого отношения не имеют, Гамлет, сжав кулаки, упрямо и с откровенной ненавистью завопил:
– Они нас резали!..
– Вот с чего ты это взял?
– Мне бабушка рассказывала…
И начинались, один страшнее другого, пересказы от бабушки. Их Мишиев знал уже наизусть, а потому слушал вполуха. Мог бы вообще не слушать, но Гамлет всегда припоминал ещё какую-нибудь ужасную историю, поведанную ему или от самого лучшего в Баку парикмахера Серёжика Аванесова, или от самого знаменитого в СССР портного Завена Барсегяна (его сам Никита Сергеевич приглашал в Москву, чтобы тот пошил ему костюмы!)… Да и рассказывал он, надо отдать должное, мастерски. Всегда вдохновенно, в лицах, словно сам присутствовал во время того, как изуверы-турки заживо закапывали молодую армянку вместе с её грудным ребятёнком.
Он свято верил в то, о чём так красноречиво живописал. И любое возражение, даже незначительное сомнение, выказанное его артистическому буйству, вызывало в нём приступ бешенства. Он бледнел, начинал трястись, в уголках рта вспенивались белые пузырьки. В этот момент Семёну казалось, что сапожник вот-вот рухнет ему под ноги в эпилептическом припадке, а потому старался не перечить ему. Не дай Господи помрёт…
Ну что взять с этого малообразованного человека, знавшего историю по бабушке? Вряд ли её знала и старая бабаяниха. Тоже, по всей видимости, на свой манер, и не бесталанно, перекладывала чьи-то, доходившие до неё, россказни. Ведь ни она, ни её предки никогда в Турции не жили. Самое же странное заключалось в другом. Эти ужастики муссировались в каждой армянской семье. О них знал и со сладостным упоением рассказывал каждый армянин, что, поначалу, очень удивляло Мишиева, а потом привык. Слишком часто приходилось слышать одно и то же. Стоило ему оказаться в компании, где не было азербайджанцев, но сидело один-два армянина, а хуже всего, когда их было больше, – всегда находился один, кто поднимал разговор о тупых турках, то есть, об азербайджанцах. Они, дескать, спят и видят, как извести умных и деловых армян.