Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III) - стр. 29

– Семён, поверь, без нас они пропадут…– яростно сверля Мишиева глазами, убеждал он.

Столь гневная уверенность, сдобренная яростью, Семёна раздражало. «Не зря она,– думалось ему.– Неспроста. Есть-таки некие подковёрные голоса невидимых уст, что исподтишка нашёптывают и внушают своим сородичам зоологическую ненависть к ни в чём не повинным людям, среди которых они живут. И, мать иху, неплохо живут».

Мишиев старался не замыкаться на этих своих подозрениях, полагая, что они не что иное, как плод его профессиональной натасканности и приученности к тому, чтобы в тех или иных фактах увидеть и найти потаённый смысл, нечто вроде заговора, чреватого опасными последствиями. Каково же было его удивление, когда то же самое, и уже не как подозрение, а как оформившийся вывод из анализа оперативных донесений, излагалось в докладной записке полковника Томаза Георгиевича Каричадзе!

Та его докладная записка прозвучала разорвавшейся бомбой в их родном азербайджанском КГБ, похоронив, правда, не в прямом смысле этого слова, её автора. Его отправили на пенсию. Для полковника, бездетного вдовца, это было равносильно смерти.

…После того, как местное высшее начальство отмахнулось от его достаточно обоснованных выводов, он свою докладную послал в Москву, на Лубянку. А она, в очень скором времени, возвратилась назад. И возвратилась с резолюцией самого Председателя КГБ СССР: «Тов. Цвигун, разберитесь! Семичастный».

Так она и оказалась на столе шефа азербайджанских гэбэшников, генерала Семёна Кузьмича Цвигуна. Прочитав её и, сделав пару звонков в Москву, он вызвал к себе секретаря парткома Заира Юнусзаде. Разговор между ними был довольно продолжительным, после которого генерал по аппарату внутренней связи приказал Каричадзе собрать всех ответственных сотрудников оперативной службы аппарата и прибыть к нему на совещание.

Дождавшись, когда все рассядутся, Цвигун, строго оглядев всех, произнёс:

– Тут ко мне поступил любопытный документ из Москвы… О дашнаках, – пояснил он, – они, дескать, здесь, у нас, в Баку, свили себе гнёздышко и хозяйничают себе, как им заблагорассудится… А мы, видите ли, носами окуней ловим…

– Семён Кузьмич, – обратился Юнус-заде к генералу, – судя по удивлённой мимике товарищей, они не в курсе дела. Позвольте, я зачитаю его.

– А почему вы? Пусть это сделает автор… – и, остановив холодный взгляд на окаменевшем Каричадзе, распорядился:

– Полковник, ознакомьте присутствующих со своим творчеством.

По первым же словам генерала и, по каверзной, подхалюзной реплике Мокрицы, Каричадзе понял, что и тот и другой прозрачно и недвусмысленно дали всем сидящим здесь установку, какого мнения им придерживаться к объявленному документу. Было ясно, как день, что эта докладная станет последним гвоздём, который генерал и Мокрица вобьют в гроб последнего из могикан. Ведь он единственный из всех местных чекистов времён Берии и Багирова, кого не коснулась метла пертурбации. Он работал за рубежом, когда здесь свирепствовали репрессии. Теперь-таки, нашёлся повод освободиться от него. Мавр сделал своё дело и стал не нужен.

Каричадзе боялся лишь одного – не быть выкинутым с формулировкой, что лишала бы его, полковника, заслуженной пенсии и причитающихся льгот. Со многими его коллегами так и поступали. Но, как бы там ни было, уйти побитой собакой он позволить себе не мог.