Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (II) - стр. 9
– К нему не надо, Щеголь,– возразил Фима.
Все обалдело уставились на него…
– Что, так, Сапсанчик? Ключи ведь от хаты турка у тебя,– нахмурился пахан.
– Так-то оно так. Но там мы сможем спалиться.
Артамончик дернулся и всем телом, повернувшись к нему, молча ждал объяснений. И Фима ждать себя не заставил.
– Легавые рыскать будут по всему поселку. И как бы нам того не хотелось заваляться и к шкиперу. Не обойдут. Знают, он со своей шхуной ушел на Стамбул. Церемониться не станут. Обшмоняют… Это первое,– сказал он и умолк.
– Есть и второе? – остро зыркая по опущенной голове юноши, поинтересовался пахан.
– Да, – не поднимая головы подтвердил Ефим. – Околоточный Погорелов знает, что я присматриваю за домом турка. А я у него, по милости Борзого, на кукане…
– Херня! Он наш! Правда Щеголь? – перебивает Фиму Косой.
Задумчиво постукивая тростью по штиблетам, Артамончик отзывается не сразу.
– Не херня, Петруша… Не-ет! – наконец вытягивает он.– Какой бы свой не был, он-таки легавый. Сапсанчик прав. Нужно место понадежнее.
И ребята заспорили. Что только не предлагалось. Ничего не подходило.
– А что, ребятки, есть такое место! – неожиданно пропищал Торопыжка.
– Ну! Ну! – обернулся к нему Щеголь.
– Маяк!.. Возле него каменные развалины… Под ними здоровенное подвалище… Людей мало…
– Место хорошее. Знаю я его,– сказал Комод.– Но туда добираться через рыбацкий поселок. Людишки в нем спят чутко. Наколемся на чьи-нибудь зенки и… амба!
– Зачем через поселок, Васек? – мотнул головой Плут.– Лучше морем, на лодках. Обогнем косу и все, мы – там, прямо у тех развалин.
– Умно,– поддержал Щеголь и, красноречиво посмотрев на Хромова и Сапсанчика, распорядился:
– Осмотритесь, проверьте. Потом будем решать.
Проверили в тот же день. Ничего не скажешь место хорошее. Но не легло оно Фиме на душу. Видимо это читалось и по его лицу, когда ребята, докладывая Артамончику, вперебивку говорили о том, что лучшего схрона для ворованного и быть не может.
– Смотрю ты что-то куксишься? – остановив взгляд на Фиме, сказал Щеголь.
– Подвал, что надо… Но…– пожав плечами и, морща лоб над тем, как объяснить, что его не устраивает, он умолк.
– Что «но»?.. Что не нравится?.. Сейчас надо говорить. Потом будет поздно.
– Глаза там есть, Щеголь. Развалины у обслуги маяка прямо на ладони… Пацанва там мельтишит. Играют в казаки-разбойники. Сам там бегал… Кто-нибудь да засечет….
Возмущенный гвалт ребят не дал ему закончить.
– Ша! – рявкнул Щеголь.
И кагал затих.
– Допустим…– продолжал он в наступившей тишине. – Допустим ты прав.. Мы согласимся. Тогда, будь добр, предложи что другое. Получше. Есть оно у тебя?
– Нет,– понурился он.
– Так что трепешься?! – взвизгнул Косой.
Ефим не без ярости процедил:
– Пока нет!
– Что ж,– возвысил голос пахан,– когда подыщешь, тогда и решим… Пока же на дело готовьте развалины.
До последнего все думали, что награбленное повезут к маяку. Все так думали. Все, кроме Ефима. Не лежала душа его к тому месту. Не лежала и все. Но ничего лучшего найти взамен не удавалось. Что-то неподдающееся логике говорило ему: «Только не туда»… Позже он этому чувству доверял больше, нежели самым, казалось бы, разумным и железным аргументам. И если надо было принимать какое-то решение, он слушал его, свой внутренний голос. И делал все так, как говорил он. Тот, что сидел в нем. И выходило, как надо, хотя по всем правилам расклада оно было, как не надо. Человек думает, что он действует, как думает. Вздор несусветный! Он действует по разумению того, кто в нем сидит. Человек, вроде школяра, пишет жизнь свою под диктовку того, кто начитывается её изнутри.