Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (II) - стр. 44

– Не оставлю,– скрипя зубами, обещал он и, кряхтя, шаг за шагом, держа на закорках гиганта, упрямо шел вперед.

Веселая речушка, березки, рябины… Под ногами черничка, над головой зелёные шатры, где-то кукует кукушка… Райские кущи. А ему в этих кущах рая -адова дорога. В 23 версты. Мог бы, мог бы он, конечно, оставить этого беспомощного гиганта и идти налегке. Тем более, внутренний голос, подколодною змеей, гаденько нашоптовывал: «Кто он тебе? Что зубы крошишь?» Внушал, гад, по бесовски, и все настойчивей, и убедительней. А он пёр и пёр и гнал, бесов шепоток, куда подальше. Он знал, что делает. И делал это осмысленно. Не Бурлака он выволакивал из лап смерти, а человека, похожего на отца, гибель которого он видел во сне и никак, и ничем не мог помочь ему…

Теперь не сон. Теперь все наяву. И этот человек, как две капли воды похожий на отца. Та же осанка исполина. Те же локоны в кольцо. Только они уже не черные. Они пожелтели. Так от времени желтеет бумага… И еще, светящиеся во сне золотом папины глаза… Они смотрели на него… Они звали… До сих пор смотрят и зовут…

* * *

«Не брошу… Не брошу»,– скребя зубами ворс тулупа, шепчет он.

И ожесточенно сплевывая прилипшие к языку волосы овчины, он приоткрывает ворот тулупа и, встречный ветер, лютых Соловков саксоном полосует его по лицу.

« Эх, мать твою, жизнь! Ты все равно прекрасна! Хотя дороги твои выложены камнями из преисподни. И они, эти камни, кажутся даже очень милыми. Не в тот момент, когда тяжко, а по прошествии времени, когда смотришь на них со стороны, издалека… Бурлак… Бурлак…» – снова убирая голову в тулуп, вздыхает он.

* * *

По приходу колонны в Уваровку ротмистр, скорее из-за обещанных ему денег, чем из гуманных соображений попросил местного полицмейстера выслать на встречу им лекаря, сказав ему, что там под присмотром конвоира, идут два головореза, одного из которых укусила лесная гадюка.

Лекарь, вместе с одним из солдат, приданных ему ротмистром, вышел на них под самый вечер. Он оказался из ссыльных и не каким-то там фельдшеришкой, а самым, что ни на есть, настоящим доктором. То ли он был из народников, покушавшихся на царя, то ли еще из какой-то неугодной Государю политической бражки. Сослали его сюда еще года два назад. Ушлый мужичишка уваровский полицмейстер поселил его на своем подворье, чтобы тот пользовал его домачадцев. И еще он подложил под него местную кралю, которая вскоре от него понесла. Теперь у доктора здесь семья, хозяйство…

– Не бедствую, но и не жирую,– осматривая Спирина делился он с Коганом.

Сунув Бурлаку под мышку градусник, он сел на камень и поинтересовался откуда их гонят.

– Меня из Одессы,– сказал Ефим.

– Вы одессит?

– Само собой…

– Что вы говорите?! Жена моя из Одессы… Может знаете?

– Наверное… Из чьих она будет?

– Соболевские… Из семьи врачей… Может слышали?

– А как же! Большие специалисты по родам.

– Да, гинекологи, акушеры… Жаль Еве не придется встретиться с земляком…

«Ну вот,– подумал Коган,– теперь как-то можно будет объяснить Чубайсу, как у него оказались деньги. Он поверит… Не зря же он говорил: «У вас, у жидов, везде жидовня».

– Больной тоже одессит? – полюбопытствовал врач.

– Нет. Скорее всего ростовчанин… Их гнали оттуда.

– Кукишь, ростовчанин! – крикнул стоявший поодаль стражник.