Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (II) - стр. 43

– Воды! – отплевываясь командовал он.– Ему нужна вода.

Хорошо этап стоял у ручья… И тут набежала охрана. Один из солдат, выхватив тряпицей из догоравшего костра, уголь и приложил его к разрезанной ране.

Бурлак ревел, как раненый медведь. Вся колонна, оцепенев смотрела на Бурлака и на кровавый подбородок Ефима.. Те, кто не знал что случилось, думали, что Сапсан задрался с Бурлаком… Прибежавший на шум ротмистр сначала молча понаблюдал, а потом, топнув сапожищем, заорал:

– Что раззявились?!.. Этап – в движение!.. Ему ничем не поможешь… Пусть подыхает… Господь покарал душегуба… В движение! Пшел! – сверкал глазами Чубайс.

– Не оставляйте, родимые,– жалобно простонал Даня.

– Не трепыхайся! Лежи!.– приказал ему Ефим и бросив:

– Сейчас улажу! – кинулся к ротмистру.

– Ваше благородие…

– Шо, тебе? Топай в строй…

– Не берите грех на душу. Человек все-таки… Не по православному оставлять без помощи.

– Слушай, паскудник,– вздыбился Чубайс.– Я тебе и так поблажки делаю. Петька-жид червонец дал за тебя,– не моргнув глазом соврал ротмистр. Щас его нет. Что хош могу с тобой сделать,– вплотную подойдя к нему процедил он.

– Вашему благородию, Петр Александрович дал червонец… Так я даю ещё столько же.

Ротмистр разинул рот.

– Откель такие деньжища у тебя?

– Ведь мы идем на Уваровку?

Чубайс кивнул.

– Там они дожидаются меня,– твердо проговорил Ефим.

Конечно же, он хитрил. Если полезть сейчас в свою заначку, ротмистр отберет все до копейки.

Чубайс задумался и, поверив Ефиму, сказал:

– У вас, у жидов, везде жидовня.

Коган изобразил улыбку, мол, начальник, ты все правильно понял.

– Смотри, Сапсан, обманешь… Шкуру спущу!

– Не обману, ваше благородие.

– Потащишь его сам. До Уваровки 23 версты. Ведь сдохнет по дороге.

– Если помрет все равно расплачусь.

– А то! – возвысил голос ротмистр. И вдруг, мерзко осклабившись, попросил:

– А ну скажи «тридцать три»…

Ефим понял, чего хочет эта дрянь и нарочито грубо програссировал.

Чубайс довольно расхохотался. Потом, подозвав к себе одного из солдат, приказал ему конвоировать умирающего Бурлака и Когана.

– Глаз с них не спускать. А как тот отдаст Богу душу, погонишь этого одного,– распорядился ротмистр.

Ткнув шпорой в бок лошади Чубайс поскакал в голову звенящей кандалами колонны.

– Ваше благородие,– крикнул ему в след Коган,– как придете, вышлите нам

навстречу фельдшера…

Дорога шла вдоль ручья, бегущего в сторону Уварово. Холодная, чистая водица.

– Пей, Бурлак! – поднося к его губам, до краёв наполненную кружку, просил он.

Даня брезгливо морщится и мотает головой.

– Пей! Не вороти мордой! – отбрасывая в сторону его, схожую с лопатой, ладонь, требует он.

–Тошнит от неё, Сапсан, – уворачиваясь от кружки, стонет он.

– Вот и хорошо, что тошнит. Она гонит из тебя отраву. Блевотиной гонит… Увидишь, полегчает. Только много-много надо пить…

Великое творенье Божье – это вода. Волшебная. Если бы не она, Спирину вряд ли удалось бы выкарабкаться… Он ею и поил его и приводил в чувство. Когда Бурлак был в сознании, Ефиму легче было двигаться с ним. Худо-бедно он мог передвигаться. А тащить бесчувственную гору человеческой плоти было тяжко. Солдат, подлец, шел сзади и еще понукал. Приходя в сознание Спирин, задыхаясь, просил не бросать его на околение.

– Сапсан, милай, не оставь меня. Во веки веков рабом твоим буду,– дребезжал его бас.