Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (II) - стр. 24
– Только вчера завезли! Писк! Парижане с ума сходят!
– Дрянь! Безвкусица! – кривится Коган и с жестью в голосе спрашивает:
– Что, я похож на французского петуха?
– Простите! Ради Бога, простите! В спешке снял не то…
Приказчик снова нырнул в тесную шеренгу костюмов и тут же выскочил с другой троечкой. Не такой уже петушиной. Ефим одобрительно хмыкнув, направился к примерочной кабине. Приказчик лебезливыми мелкими шажками влетел туда первым и, повесив костюм на крючок, со словами – «Пожалуйте, сударь» – выскочил вон. Никакая троечка Фиму не интересовала. Ему нужно было укромное местечко, чтобы без посторонних глаз порыться в добытом радикюльчике… Вдвое свернутая пачка ассигнаций. Одна сторублевка, пятнадцать четвертаков, шесть червонцев, четыре пескаря, четыре купюры по рублю и жменя серебра. «460 рубликов. Неплохо»,– засовывая их во внутренний карман своего пиджака, подмигнул он своему отражению в зеркале. С боку, ребром лежала длинная, обтянутая черным бархатом, коробочка. На ней, золотым тиснением красовалась корона и загогулистые буквы какого-то английского торгового Дома. В ней оказался золотой, с двумя крупными бриллиантами, браслет для мужских наручных часов… В одном из кармашков были пара сережек с сапфирами обрамленными бриллиантами и колечко с россыпью бирюзы в брызгах мелких бриллиантов… Все это он тоже рассовал по карманам. Остальное – женские вещички, пудреницу, фигуристый флакончик духов и прочую красивую дребедень, трогать не стал. Оставил в радикюле, а вот избавляться от него не поднималась рука.
Нежная кожа этого женского лопатника фабрикантши Альбановой, которым он с ходу овладел, источала божественный дух. Будь он хоть каплю похожим на запах ядовитого цветка олеандра, Фима бы его выбросил. Заткнув его себе за спину, под ремень, он еще раз придирчиво стал осматривать себя в зеркало.
– О! Кого я вижу! Такой редкий гостюшко. Какими судьбами, Мартын Азарыч! – донесся полный деревянного восторга голос приказчика и Фима решил не спешить с выходом на свет.
– Не говори, Пашенька. Не говори,– тонко пропищал тот, кого приказчик называл Мартыном Азарычем.
Если бы Паша не назвал его по имени отчеству Ефим решил бы, что в лавку вошла женщина.
– Одну богатую сучонку обокрали, а нас всех на уши поставили. Дескать, ищите того, кого она не видела. Вот бегаем по Привозу, – пожаловался он.
– Сучонку говоришь? – резко выйдя из-за ширмы, строго спросил Коган
Мартын Азарыч смутился. Прикид и начальственная осанка, объявившегося перед ним незнакомца его явно напугал. А Ефим, не дожидаясь реакции писклявого полицейского, обращаясь к продавцу, приказным тоном, указав на примерочную, произнес:
– Убери! Не повкусу!.. Ты мне дамского подбери… Банный халат… Золотого окраса. Пару платьев… Строговатых. Не дешевку!.. Выходное,– перечислил он и стал уточнять:
– Женщина сорока лет. Светлая. Большие голубые глаза.
Ефим описывал мать. Она заслуживала подарка от своего непутевого сына. Альбановские сережки и колечко, при всей их красоте, он решил не дарить. Все-таки с чужой женщины. Да и мало ли что? Вдруг, кто увидит… Здесь же, на Привозе, в ювелирке, купит ей кулон с массивною золотой цепочкой. Или еще что получше. А сейчас, чтобы платья для нее были впору и понравились, он стал описывать Пашке-приказчику ее комплекцию.