Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (II) - стр. 23

Позавтракав, он снова повертелся у зеркала, а затем, крикнув матери, что пойдет прошвырнется, вышел на околицу.

– Сынок, погоди! Когда ждать?

– К обеду, мамочка.

Он не решил еще куда пойдет. Выбирать, собственно, было не из чего. Артамончик на гастролях. «Тихий грот» поутру пуст. Там трактирные шныри сейчас выметают из настежь открытого зева, рвотный смрад, оставшийся от упившихся клиентов. Оставалось одно – проитись по центру. В тюрьме он не раз, с сожалением. вспоминал, что на воле ему редко приходилось гулять там. Сейчас – пожалуйста.

Он посмотрел на форсливое, сверкающее лаком ландо, стоявшее на другой стороне улицы. Шикарное ландо. «Ну, как, Сапсанчик, прокатимся?» – спросил он себя, роясь в карманах в поисках денег. Их не оказалось. «Придется нам с тобой, Сапсанчик, пешочком, – улыбнулся он себе.– По пути и денежку добудем».

И ноги сами свернули его на Привоз. Самое промысловое место. Особенно сейчас, с утра.

Среди множества, стоявших там разных конных упряжей – от фиакров, ландо до сельских телег он наметанным взглядом сразу же остановился на богатой, с вычурным резным кузовом, карете. К ней, толкая перед собой коляску с жалобно визжащими подшипниками под тяжестью двух ящиков с фруктами и двух громадных плетеных корзин с различной снедью, шел горбун. Из тех бедолаг, кто здесь, за мелочевку подносил товары и торговцам, и покупателям. Перед ним, покачивая одетыми в шелка бедрами, шествовала довольно привлекательная, с надменной статью, молодая женщина. Возница, спрыгнув с козлов кареты стал помогать горбуну укладывать закупленное добро. А хозяйка, открыв дверцу кареты, пыталась сесть в нее. Ефим только и ждал этого момента. Подбежав к ней, он с неподражаемой светской галантностью, бархатно пророкотав – «Простите, сударыня»– мягко, подхватив под руки, подсадил ее.

– Как вы любезны,– благодарно улыбнулась она.

– Рад был услужить,– поклонился он и удалился.

Он прошел уже два торговых ряда, как со стороны той кареты, до него донеслись дикие крики. Ефим покачал головой и у мужика, что, смеясь, шел оттуда, спросил:

– Неужто кого там зарезали?

– Не зарезали. Срезали… У жены фабриканта Лукашки Альбанова радикюль с ассигнациями срезали. Понабежали фараоны.

– О-о-о! – протянул Коган.– Ты смотри, что творится? У самого Альбанова.

– Да не убудет с них,– недовольно смерив взглядом Фимин костюмчик со штиблетами, сердито проскрипел мужик.

– Что вы такое говорите, господин хороший? – увещевающе, вслед ему бросил Фима и, едва сдерживая смех, под нос себе прыснул: «У них-таки убыло, а нам-таки прибыло».

– Посмотри, каков, а!? – с трудом сдерживая рвущийся изнутри хохот, выкрутив на лице гримасу негодования, приглашал он к осуждению подскочившего к нему приказчика лавки, возле которой он остановился.

– Злобна тварь! – соглашается приказчик.– Не обращайте внимания.

– Ну как можно? – продолжая ерничать, Ефим нежно поглаживал спрятанный под пиджаком тугой, как бедра фабрикантши Альбановой лопатник, называемый почему-то радикюлем.

– Вас, я вижу, что-то заинтересовало, – выписывая ножонками кренделя, приказчик готовился перечислять имеющийся у него товар.

– Подбери мне троечку. Такую, чтоб сердце грело.

– От зависти в обморок упадут! – пообещал тот и, нырнув в тесный ряд висящих костюмов, извлек из глубины вешалку с ярко оранжевым в синюю полосочку костюмом-тройкой.