Размер шрифта
-
+

Великая армия Наполеона в Бородинском сражении - стр. 46

. А в 1915 г. публикуется работа Е. Салариса об итальянской артиллерии и инженерах в кампании 1812 года[268]. Ни та, ни другая книга не внесли чего-либо нового в изучение Бородинского сражения, но заставляли итальянцев вспомнить о заметной вехе в их истории. Впрочем, общедоступная литература рассказывала итальянцам о Бородинском сражении очень кратко: только о том, что под Москвой произошел большой бой, в котором французы и их союзники-итальянцы потеряли 25 тыс., а русские – 40 тыс.[269]

С началом Второй мировой войны фашистские власти вновь вспомнили о 1812 г. На этот раз «история Бородина» опять оказалась связанной с личностью Бертолини. В 1940 г. итальянские власти посчитали нужным переиздать его книгу[270]. Дух славного «нашего главного кондотьера», как писали о нем в предисловии фашистские издатели, должен был помочь итальянцам преодолеть тяжелые испытания, которые их ожидали[271].

После Второй мировой войны ни итальянские историки, ни итальянская публика, практически уже не проявляли интереса к войне 1812 г. Полагаем, что современной итальянской историографии Бородина не существует.

Подведем итоги: 1. Интерес итальянцев к битве при Бородине носил эпизодический характер и проявлялся только в наиболее ключевые моменты итальянской истории: в период интенсивного становления национального самосознания (имеем в виду работу Ложье), в период завершения объединения Италии в середине и конце XIX в., накануне и в ходе Первой мировой и в начале Второй мировой войн. 2. Очевидна тесная связь итальянской историографии с французской традицией, что можно объяснить как слабым развитием итальянского национального самосознания в эпоху 1812 г., так и во многом поверхностным влиянием бородинских событий на национальную память жителей Италии.

1.3. Русская историография (история об армии, написанная ее противником)

«Я не знаю описания Бородинского сражения, вполне свободного от окраски псевдопатриотизмом», – заявил в начале ХХ в. известный военный историк А. П. Скугаревский[272]. С тех пор отечественные историки добавили еще немало красок к тем многочисленным мифам и легендам, которыми уже в XIX в. была столь богата наша историография. Существует своего рода «обязательный набор» сюжетов, суждений и выводов, своеобразные «места национальной памяти» русских, избежать которые не смогла почти ни одна работа, вышедшая в императорской России и Советском Союзе. К концу ХХ в. ситуация несколько изменилась, однако обойти «ловушки национальной памяти» оказалось не так-то легко. И дело здесь не только в злом умысле государственной власти, традиционно манипулировавшей образами 1812 г. ради своих «властных» интересов, но и в особом механизме русской национальной памяти, основанном не на историческом, но космологическом восприятии событий Бородина. Наиболее рельефно это можно увидеть, обратившись к «образу врага» русских войск в Бородинской битве. Этот образ сыграл ключевую роль в формировании представлений русского человека о себе самом, стал важным элементом национального самопознания и национальной самоидентификации.

Попытки проанализировать русскую историческую литературу о Бородинском сражении применительно к действиям наполеоновских войск предпринимались неоднократно. Если отвлечься от чисто «технического» разбора, а точнее говоря, от перечисления работ и источников, то первое серьезное обращение к историографии вопроса было сделано в начале ХХ в. В. П. Алексеевым в статье к известному буржуазно-либеральному изданию «Отечественная война и русское общество»

Страница 46