Ведьмино зеркальце - стр. 8
– Может, права ты, матушка, – отводя стыдливо взгляд, пробормотала Мирослава. – Да все одно что-то с дядькой творится.
– Я поговорю с ним, – твердо произнесла Ожана. – Выясню, что за беда на сердце его лежит. А тебе, Мира, замуж пора. Вот воротится отец твой, так я сразу с ним этот разговор зведу. Засиделась ты в девках да при брате холостом. Давно пора в мужнин дом тебе.
Мирослава покорно кивнула, хоть мысль о замужестве ее вовсе не радовала. Не хотела она как все – без любви замуж выходить. Со страхом ждала, что сваты однажды в дом явятся. Оттого и пряталась в тереме, не ходила с Храброй на гулянья, чтобы не приметил кто дочь купеческую, не позарился на ее косы русые. А все одно родные твердили – замуж пора.
– Сначала Храбры свадьбу сыграть надо, – с трудом находя в себе силы, отозвалась Мирослава. – А там и мне жениха подыскать можно.
Не хотела она сейчас свое замужество обсуждать, проще было с Ожаной согласиться, а как отец воротится, так она его мигом уговорит, что в отеческом доме ей всяко лучше будет.
Встала Мирослава с лавки да плотнее закуталась в платок расписной. Глянула за окно, на снег, что в лучах солнца искрился, да на лужицы с водой талой и задрожала. Может, и права была Ожана, да все равно не по себе Мирославе было домой возвращаться. Знала – то недоброе, что в душе Горына поселилось, однажды наружу выберется, и тогда быть беде.
Глава 3
Медленно текли дни в деревне, так же медленно и зима отступать стала. Морозы вернулись, окрепли, лужицы талые льдом сковали. А Мирослава с каждым днем чахла на глазах оттого, что страх душу ее разъедал. Страх животный, словно чуяла она – беда грядет. И потому старалась Мирослава как можно реже с дядькой видеться. На стол утром накрывала, пока он спал, а потом на улицу убегала, гуляла вдоль кромки леса до тех пор, пока мороз кусаться сильно не начинал, а как совсем невмоготу становлось на улице студеной находиться, в терем возвращалась. Так и пряталась она от Горына, раз другого способа обойти беду не придумала.
Дядька же вел себя как и прежде – по-отечески заботливо, да только Мирослава все равно ловила взгляды его жаркие, отчего щеки ее румянец стыдливый покрывал. Знала, что на уме у дядьки, знала, да сказать никому не могла. Боялась, что люди не поверят ей, как Ожана не поверила. Засмеют да слухи по деревне пустят. Надеялась только на то, что у Горына духу не хватит зло чинить или отец с братом воротятся раньше.
Так и жили они вдвоем какое-то время, друг с другом почти не переговариваясь, пока не пришел как-то дядька с кузницы и платок Мирославе новый не принес. Красивый платок, узорами яркими расшитый, нитями алыми украшенный. Мирослава руку протянула, чтобы платок взять, да тут же отдернула, словно платок змеей ядовитой обернулся.
– Бери, Мира, что же ты? – хрипло пробормотал Горын. – Я же от чистого сердца.
Замешкалась Мирослава, боязно ей было подарки дядькины принимать. Видела, чего душа его почерневшая требует, знала, что неспроста он подарки носить ей начал, да все равно сомнения в ней слова Ожаны поселили. Так и металось сердце ее глупое, словно пичужка, в силки пойманная.
– Балуешь ты меня, дядька, – потупив взор, прошептала Мирослава, все еще не беря платок из рук его огрубевших. – Отец приедет, наругает. Знаешь же, что не любит он подарки без повода дарить.