Ведьмино зеркальце - стр. 6
– Что с тобой, дядя? – онемевшими губами спросила она.
Задрожали руки ее бледные, в глазах защипало от слез, а в груди тесно стало, словно кто-то сжал ее душу в тисках да вырвать из груди пытается.
– Помочь мне хочешь, Мира? – недобро усмехнулся Горын, сильнее сжимая свои пальцы на ее запястье. – А как же ты мне поможешь, дитя несмышленое?
– Отпусти, дядька, – прошептала Мирослава, слезы горькие глотая да взгляд опуская на ноги свои босые. – Не пугай меня.
– Испугалась, – кивнул Горын, ничуть не удивившись, будто и сам понимал, что страшен сейчас. Страшнее нечисти любой. Даже самого Лешего страшнее.
– Испугалась, – одними губами прошелестела Мира. – Пусти, дядька. Я на стол накрывать стану.
Горын не шевелился, сидел посреди терема, словно окаменел, да все руку Мирославы сжимал. Неживым лицо его бледное выглядело. Одни глаза огнем горели, страшным огнем, бесовским. Мирослава всхлипнула, и огонь в глазах Горына тут же потух.
– Накрывай, Мира, накрывай, – враз поникнув, отозвался дядька, а затем руку ее выпустил да прочь из терема вышел.
Села за стол Мирослава и лицо в ладонях спрятала. Горячие слезы бежали по щекам ее бледным, дорожки мокрые оставляя и в ладонях собираясь. Не знала Мира, что ей делать теперь, куда бежать, у кого совета просить. Не как на племянницу Горын смотрел на нее сейчас, а как на девушку, молодую да желанную, и всерьез Мирослава испугалась. Кто дядьку остановит, коль в тереме кроме них нет никого? Кто поможет ей, если он на недоброе решится?
В груди Мирославы жгло от ужаса и бессилия, так и сидела она за столом, рыдая и дрожа от страха, до тех пор пока за окном не мелькнула коса знакомая. Словно кто-то знак ей подал, что помощь близко была, а она от страха и думать об избе соседской забыла.
Утерев щеки мокрые, Мирослава поднялась из-за стола, платок пуховый на плечи накинула, ноги босые в валенки сунула да так и выскочила во двор. Снег хрустел под ногами, пока она торопливо бежала к избе, в которой Храбра с матерью жила, а мороз, внезапно окрепший, кусал больно за щеки.
Мирослава взбежала на крыльцо, дверь в соседскую избу толкнула и только тогда поняла, что не дышала вовсе от ужаса. А как знакомый с детства запах свежего хлеба, витавший в доме Храбры, окутал ее, успокоилась. Ведь если скажет она соседке, предупредит, что Горын недоброе задумал по отношению к ней, то и делать он ничего не станет. Сам испугается. А значит, Мире бояться больше будет нечего.
– Кого там нелегкая принесла? – Ожана, мать Храбры, вышла в сени, сжимая в руках ухват.
– Это я, матушка, – в слезах бросилась к ней Мирослава. – Совет твой нужен да помощь родительская. Некуда идти мне больше, матушка, никто не поможет, кроме тебя.
– Да что с тобой? – Ожана поймала едва не падающую от ужаса Миру и усадила на лавку, поближе к растопленной печи. – Куда же ты в таком виде выскочила? Заболеть удумала, девка?
– Ох, страшно мне, – заламывая руки, стонала Мира.
– Да объясни ты все по порядку.
Ожана всплеснула руками и бросилась в сени, где в ведрах стояла вода колодезная. Набрала кружку полную и вернулась к печи, к Мирославе. Та сидела белая как снег, едва дыша.
Мирослава, кивнув в благодарность, схватила протянутую кружку и в два глотка осушила ее. Вода побежала по подбородку, оставляя пятна на платке. Мирослава глаза опустила, следы мокрые увидела и пуще прежнего рыдать начала. Так сильно следы ей эти напомнили капельки воды, что с волос Горына на стол падали.