Ведьмино зеркальце - стр. 22

Не о чем им было больше со Святом беседовать, а потому он и не стал задерживаться в комнате Миры. Бросил на сестру взгляд, полный печали, да так и вышел. Тоскливо Мире стало, что не попрощались они с братом по-человечески, но только знала она: стоит ей озвучить решение свое, так сразу сердце ее надвое расколется. Пока вслух не сказала, что сбежать удумала, будто и не решила ничего.

Мирослава слышала, как Святослав по терему ходит. Шаги его тяжелые были, оттого и звук выходил, словно что-то падало каждый раз на пол бревенчатый. Злился он, кручинился сильно, да сделать ничего не мог, и Мира не винила его в этом. Против воли отца идти было неразумно.

Постепенно стихли все звуки в тереме. Мирослава прислушивалась, силясь понять, остался кто дома али нет, но тишина стояла мертвая, а значит, опустел терем. Ушли Горын со Святом куда-то. С трудом поднялась она с постели, совсем силы ее оставили, да только идти ей надо было, и ждать до вечера Мира не могла. И так в лесу опасно было, а ночью шансов выбраться живой и вовсе не оставалось.

Долго Мира собиралась. Медленно и неспешно передвигалась по терему из-за того, что ослабла совсем. Болезнь, что в постель ее уложила, отпускать не собиралась. Только и времени у Мирославы не оставалось вовсе. Хотела она уйти, пока в тереме не было никого. Святослав мог передумать и не отпустить ее в лес одну. А что тогда отец с ними сделает – и представить страшно. Да и Мирослава сама уверенностью не полнилась – как вспоминала про волчьи зубы крепкие да про Лешего, что в чаще обитает, так и застывала, не в силах пошевелиться. Боязно ей было в лес идти, да все лучше, чем от руки брата сгинуть.

Собрала Мирослава еду нехитрую: хлеба ломоть в узелок положила да воды свежей в кувшин налила. А затем принялась одеваться. Зима хоть и отступала, да все равно холодно в лесу было еще. Это в деревне ручьи снега талого весело журчали, землю водой напитывали, а в чаще лесной еще сугробы лежали. Туда весна много позже приходила. По другим законам лес жил – по тем, что Леший в своем царстве установил.

Мирослава про Лешего подумала и совсем погрустнела. Много про нечисть лесную в деревнях говаривали, да только правды не ведал никто. Кто в лесу заплутал, назад уж воротиться не мог, а потому и не знал никто наверняка: точно ли Леший всех запутывал да бродить по лесу до смерти заставлял. А все равно на него валили все. Кто ж еще людей губит, как не лесной хозяин? Только надеялась Мира, что не так страшен Леший, как старухи во дворах болтают, и что коль попросит она его, сжалится над ней хозяин лесной да смерть ей быструю пошлет при надобности.

Вздохнув горестно, Мирослава на лавку опустилась, чтоб в окно поглядеть напоследок. Думала она о том, как сидела на этом же самом месте еще девчонкой совсем, а Ожана ей песни пела, пока волосы влажные в косы тугие заплетала. Сердце ныло от воспоминаний этих. И ежели раньше они ей тепло приносили да утешением были в минуты горестные, сейчас только боль с собой несли. И не было никого с Мирой рядом, кто бы мог как-то облегчить ей тоску от расставания грядущего. Свят, должно быть, к Храбре пошел, а где Горына нелегкая носила, Мире было уже все равно. Она аккуратно выуживала из памяти воспоминания. Так бережно, словно ничего ценнее и хрупче у нее не осталось вовсе, а после припоминала детали, стараясь снова почувствовать вкус молока свежего, что корова их старая давала, да аромат хлеба теплого, который Ожана ее печь учила. Звонкий смех Святослава Мира вспоминала с нежностью, а грозный взгляд батюшкин – с печалью. Когда ком в горле разросся так, что дышать вовсе стало нечем, Мира поднялась с лавки. Ей пора было уходить.