Ведьмино зеркальце - стр. 15
– Матушка…
Всхлипнула Мира, на лавку упала, лицо ладонями прикрыла и зарыдала, что сил было. Удавиться проще или в лес уйти, чтобы Леший там сгинуть помог – все лучше, чем в терем возвращаться к Горыну. Все лучше, чем недоверие в глазах родных людей.
– Я была у Горына, – строго сказала Ожана. – Видела, как ты за помощь его отблагодарила – лицо все в волдырях да ожогах. Он тебя обогреть с мороза попытался, а ты его…
До Мирославы донеслись шаги. Ожана сердилась: это было понятно по тому, как размашисто ходит она по избе. Что-то брякнуло, а затем Мирослава почувствовала, как грубые, совсем не ласковые руки той, что мать ей заменила, отрывают ее за плечи от лавки.
– Пей, дурная, – теплый край деревянной кружки коснулся губ Мирославы, а в нос ударил резкий запах трав. Оттолкнуть бы ей руку Ожаны, выплеснуть той в лицо варево горькое, да сил у Мирославы больше не осталось. Все ушли на борьбу с Горыном. В груди тесно было, а глаза жгло от слез. Мирославе хотелось забыться сном глубоким, чтобы поутру все стало кошмаром ночным, а потому схватила она кружку да осушила глотками жадными. И только в тот момент, как последняя капля в рот попала, на краю сознания мысль мелькнула, что отравить ее Ожана могла. Что, если Горын ей золото пообещал? Вот только слишком поздно Мире было о таком тревожиться. Ни капли в кружке от варева не осталось. Мирослава утерла тыльной стороной ладони остатки горькие с губ да легла обратно на лавку. А там и сон такой долгожданный пришел.
Глава 5
Едва только солнце из-за леса выглянуло, сопроводила Ожана Мирославу в терем купеческий. Как Мира ни молила, ни плакала, не поддалась соседка на уговоры ее отчаянные. Платок на плечи пуховый накинула, валенки выдала да так в рубахе одной и повела к дому родному. Плакала Мирослава, в руках ее птичкой раненой билась, но Ожана глуха к мольбам осталась.
– Ты, Мирка, не дури. Горын тебе зла никогда не желал. Сама невесть что придумала, а на честного человека всех собак повесить собралась.
– Но как же… – едва шептала Мирослава со страху перед домом отчим. – Я же говорила…
– Мало ли что ты там говорила, – отмахнулась от слов ее тихих соседка. – Глазами своими я только Горына искалеченного видела, а что ты там молола, так то жар у тебя был. По снегу босиком бегать вздумала, вот тебе и расплата за глупость.
Мирослава притихла. Не могла ничего она Ожане сказать такого, чтобы поверила ей соседка. Или захотела поверить. А потому и смысла стараться не было. Мирославе оставалось надеяться, что Горын отказался от недоброго или, на худой конец, так слаб был, как его Ожана описывала. А коль совсем лежит без сил, то тогда и опасаться Мире было нечего.
В тереме оказалось натоплено. То ли не так плох Горын был, то ли Ожана на рассвете приходила да дров в печь подкинула. Не стала Мирослава выяснять, ни к чему оно ей было. Она ужом юркнула в сени, а оттуда в комнату свою. Села на лавку, обхватила ладонями головушку бедовую и едва не завыла от отчаяния. Не заметила она, каким недобрым взглядом ее Горын проводил, не знала, что ночью судьба ее решилась уже. Думала, что обойдется все, надеялась, что Ожана дядьку хотя бы образумила. Только поздно уже было. Горын железно все решил для себя, а Ожана не смогла ему противиться.
– Мирка! – Голос Горына – требовательный, решительный – вынудил Мирославу вздрогнуть. Упали руки ее безвольно вдоль тела, а глаза распахнулись в страхе. – Воротилась уже?