Вальпургиево проклятие - стр. 10

В последнее время я все чаще размышляю о том, что, когда ты молод, одиночество и риск идут тебе на пользу, ведь ты мало о чем задумываешься и совсем не испытываешь страха и, как следствие, готов свернуть чертовы горы. Молодость – это все, чем может овладеть человек в полной мере за всю свою жизнь. Ценнейшее и самое счастливое время.

На заходе солнца, тридцатого апреля, я прибыл в Восточную Румынию, оказавшись в одном заурядном портовом городе, название которого сейчас даже и не вспомню.

Как только я сошел на берег с двумя большими дорожными сумками наперевес, то холод вмиг заставил меня пожалеть о том, что я беззаботно вышел на улицу в легком фланелевом костюме и тонком бутафорном плаще, который едва ли мог принести хоть малейшую пользу.

Не прошло и нескольких минут, как я во всей красе ощутил последствия своей легкомысленности: мгновенно закоченевшее тело начала пробивать дрожь, а налетавший с бухты прохладный ветерок то и дело заставлял содрогаться и ежиться при каждом дуновении. Мысленно перебрав свой скудный гардероб, я осознал неприятную истину, что теплее пиджака у меня с собой ничего нет.

– Вот же болван! – шепотом обругал я себя, неловко стискивая на груди полы тонкого плаща. – Отправиться в такую даль и даже не взять про запас одного теплого свитера! Ты, Фрэнк, просто сказочный идиот!

Я не на шутку разозлился, но, понимая, что время неумолимо движется вперед, а срочные дела не ждут, запасся мужеством и двинулся в путь. Прошагав несколько десятков футов от корабельного трапа и немного отвлекшись от пронизывающего холода, стал оглядываться по сторонам и изучать тусклый, погруженный в стремительно сгущающиеся сумерки пейзаж и сопутствующую ему унылую обстановку. Где-то в отдалении надсадно галдели чайки. Улицу пропитал едкий запах морской соли, залежавшейся рыбы и еще какой-то гадости, а непримечательные промышленные здания из серого камня и замызганные деревянные лачуги непонятного назначения стремительно поглощал густой сизый туман.

Признаться честно, внезапный штиль, не пойми откуда взявшийся туман, да и вообще сам факт столь переменчивой погоды – показался явлением очень странным. Из-за этих происходящих на моих глазах метаморфоз в голове возникла абсурдная и по-своему мистическая мысль, отозвавшаяся в груди тревогой. Мне почудилось, будто сам дух этого города по какой-то причине не хочет, чтобы я всматривался в его владения и запоминал детали. Не помню, какой вывод я сделал из этого злоключения в итоге, но охватившая меня тогда жуть отзывается в сердце и по сей день, когда я это вспоминаю.

Я видел снующих по территории порта рабочих в несвежих одеждах, слушал их громкую тарабарщину и ясно осознавал, что я здесь самый что ни на есть чужак. Словом, нетрудно догадаться, что первое впечатление о городе сложилось неважное.

Прошагав по грязной мостовой еще с минуту, я повстречал ватагу местных детей-оборванцев, занимавшихся обыденным для них делом – попрошайничеством. Пребывая в неприятном смятении, думал было пройти мимо, оставив их неразборчивую речь и заискивающие взгляды без внимания. Но стоило разглядеть детей внимательнее, и я ужаснулся, осознав, что они – бездомные. Семи-девяти лет, ребятишки были болезненно тощие и грязные, а их одежда скорее походила на изъеденные молью лохмотья, защищавшие их хрупкие тельца не лучше моего бесполезного плаща.