Валькино детство - стр. 7
Довольный собой, показываю ей деньги.
Улыбка мгновенно спадает с её лица, а голос делается серьёзнее.
– А воду ты куда дел?
– На дело. Николаю Степановичу в теплицы вылил.
Бабушка медленно выпрямляется и опирается на грабли, смотря на меня тем взглядом, которым тигры смотрят на свою потенциальную добычу.
Мои коленки как-то сами по себе сгибаются, а сердце учащает биение, как бы намекая, что сейчас произойдёт нечто нехорошее.
– Как это… вылил?.. – медленно проговаривает бабушка, шаг за шагом сокращая расстояние между нами. – Ты что же это? – грабли поднимаются в воздух. – Я ж тебя попросила принести воду, а ты…
Тут она совершенно неожиданно переходит на бег да такой, которому позавидует, вероятно, молодой гепард.
– Повешу, сволочь! – кричит она, летя в мою сторону с граблями наперевес.
От неожиданности я перестаю понимать, что вообще происходит, а ноги автоматически превращаются в колесо, придавая мне скорость гоночной машины. Я бегу от дома обратно к озеру, успев схватить одно ведро – всяко легче, чем с двумя бежать, – понимая, что если сейчас не принесу воды – меня точно повесят. От страха и неожиданности я не чувствую практически ничего, кроме навалившегося на меня чувства долга и… какого-то непонятного чувства стыда: вроде ж сделал доброе дело – помог человеку, денег заработал, как сказали бы сейчас –, поработал курьером. С другой стороны, меня тупо использовали, а я в моменте этого даже не понял…
Бабушка меня, конечно же, не догнала. Впрочем, не сильно-то и стремилась. Когда я подрос, она уже рассказывала, что это был такой воспитательный ход, чтоб я сам осознал свою ошибку и стал что-то делать. И это сработало, ведь почти полдня потом я носил ей вёдра с озера по самым разным нуждам, чему не сильно-то и противился, ибо страх бабушкиного гнева и мнимого повешения ещё долго не покидал меня.
Что тут сказать? Тяжела служба курьера. Чуть чего не доставишь кому-то куда-то в срок – в раз повесят или поколотят. Пусть даже условно. Может поэтому я с таким пониманием и жалостью отношусь к доставщикам…
Ревность
В отличие от Николая Степановича, отличавшегося своей изворотливостью и хитростью, Игнат Матвеевич всегда был спокоен и статен, что в сочетании с его массивной фигурой придавало ему вид истинного атомного ледокола. Поговаривали даже, что именно на одном из таких он и ходил.
Этот человек сохранял спокойствие абсолютно всегда. В любом деле. И это состояние волей-неволей передавалось большинству его домочадцев, начиная от жены и заканчивая животными, среди которых было небольшое стадо коров во главе с хмурым чёрным быком, две собаки и курятник, насчитывавший не меньше двадцати голов, включая гордого, красивого петуха. Лишь только младший сын – Ванька – единственный во всей этой идиллии, кто выбивался своим азартным и бойким характером.
Впрочем, что-то я снова увлёкся излишними описаниями…
Значит, шёл я как-то ближе к вечеру по селу в местный магазин по бабушкиному поручению.
Дело близилось к осени. Становилось прохладнее, солнце начинало уходить быстрее, озаряя закатным пламенем всю округу и воспроизводя невероятные по своей красоте рисунки на дороге, являвшихся отражением оранжевых лучей от стёкол окон местных домов.
На одном из перекрёстков, облокотившись на низенький деревянный заборчик, по своему обыкновению стоял Игнат Матвеевич, что заслонял уходящее солнце сигаретным дымом, выходившим из его рта и носа, словно из паровозной трубы.